Отцом Сергея Михайловича был Михаил Осипович Эйзенштейн (Моисей Иосифович Айзенштейн), архитектор и инженер, перешедший в православие, русифицировавший имя и отчество, и онемечивший фамилию. В 1897 году, он, к тому времени уже титулярный советник, женился на купеческой дочери Юлии Конецкой. Вместе с женой он обосновался в Риге. Всю жизнь Михаил Осипович был образцовым служащим, неоднократно получал ордена и другие награды, а в 1915 году стал действительным статским советником, что давало право на потомственное дворянство. Этим правом он не преминул воспользоваться, и выхлопотал дворянство для себя и своего сына. Так в 1917 году, незадолго до Февральской революции юный Сергей стал «его высокопревосходительством».
Мало того — при приближении Красной Армии к Риге, отец Сергея Михайловича переехал в Юрьев (ныне Тарту), где жила его гражданская жена — Елизавета Михельсон, и вместе с ней выехал в Германию. Так С. М. Эйзенштейн стал ко всему прочему сыном эмигранта.
Мать Сергея Михайловича — Юлия Ивановна (в девичестве Конецкая) происходила из весьма обеспеченной семьи: бабушку Ириаду Матвеевну в «Мемуарах» Сергей Михайлович описал как Вассу Железнову (она унаследовала от мужа баржное пароходство). Ириада Матвеевна умерла в 1905 году, оставив детям (в том числе и Юлии Ивановне) солидное наследство. Юлия Ивановна (и ее сестра Рая) по получении наследства с детьми съездили во Францию (позже Сергей Михайлович вспоминал о пляжах Бретани и о Париже). Поездка завершилась разводом обеих сестер. В конце 1908 года (табель за 1 четверть — октябрь — первого класса сына еще подписан матерью) Юлия Ивановна была отправлена мужем в Петербург (вместе с приданым — роялем и мебелью). Бракоразводный процесс продолжался четыре года (в 1912 году юный Сергей по решению суда был оставлен на воспитание отцу). О перипетиях разрыва и процесса Эйзенштейн писал достаточно сухо, но ясно, что это было первым настоящим потрясением в его жизни, определившим на долгие годы особенности его отношения к женщинам. В его фильмах наиболее убедительны гротескные уродки или зловещие тиранши.
В общем, с родителями — типичные «бывшие» — поэту «нового бравого мира» не повезло. Отношения с отцом — во всей их сложности — отразились в обеих версиях «Бежина луга» (мифологически в первой — 1935/36; и заданно-классово во второй — 1936/37).
Второе важнейшее событие в жизни будущего режиссера — посещение города детства и отрочества в марте 1918 года. Когда военное строительство, где служил С. М. Эйзенштейн, прибыло в Двинск, он тут же отправился в Ригу, надеясь повидать отца. Однако отец уже эмигрировал, а квартира была национализирована и разграблена. Все, что осталось от прожитых в ней семнадцати лет, — несколько книг, принадлежащих отцу (в основном — об архитектуре).
Как это ни покажется парадоксальным, случившееся заставило Эйзенштейна принять новую жизнь как данность. Перед ним встала задача — каким образом приспособиться, встроиться в настоящее, поскольку от прошлого буквально ничего не осталось. Сергей Михайлович выбирает искусство, а именно театр. Летом 1919 года он начинает писать свою первую книгу «Заметки касательно театра», завершенную им в мае следующего года. Это была не просто книга, а своего рода акт самоопределения. Она осталась единственной, дописанной до конца. Ни одна из начатых позднее не была завершена. Единственная вышедшая при жизни в США («Film Sense», 1942; перевод на английский язык Джея Лейды) — это адаптированная к американскому читателю композиция 2-х статей: «Монтаж 1938» и «Вертикальный монтаж» (3 части).
Всю оставшуюся жизнь Эйзенштейн мечтал о книге, считая, что написать очередную — это его жизненное призвание. И все вышедшие после его смерти — всего лишь реконструкции его замыслов (иногда на редкость удачные, порой — далекие от авторских намерений). Тем не менее как теоретик искусства Эйзенштейн занимает одно из важнейших мест не только в отечественном искусствоведении, но и мировом. Его книги «Режиссура. Искусство мизансцены», «Монтаж», «Метод» (в 2-х томах — «Grundproblem» и «Тайны мастеров»), «Неравнодушная природа» (в 2-х томах — «Чувство кино» и «О строении вещей») — в той или иной редакции (более ранней — из «Избранных произведений» в 6-ти томах — последних) — переведены на многие языки мира и являются необходимыми, насущными не только для кинематографистов, но и для гуманитариев самого широкого диапазона.
Стремление Эйзенштейна к осуществлению в книге объясняется, думается, тем, что на стадии рукописи — это было наиболее свободное проявление его творческих способностей. Во всяком случае более свободное, чем постановка фильмов. Первый его фильм — «Стачка» — должен был выйти в прокат в декабре 1924 года, но руководитель Пролеткульта В. Плетнев не только уволил его из театра Пролеткульта, но и солидаризировался с цензурой, которая задержала выпуск фильма на экраны (он начал демонстрироваться только в конце апреля 1925 года), потребовав существенных исправлений. Все остальные фильмы были государственными заказами, которые надо было доснимать, переделывать, из которых следовало вырезать наиболее дорогие эпизоды. Единственным счастливым исключением был «Броненосец „Потемкин“», показанный 24 декабря 1925 года в Большом театре (правда, принятый Юбилейной комиссией, его заказывавшей, только на следующий день и, кажется, без поправок).
«Октябрь», подготовленный к прокату и показанный в Большом театре 7 ноября 1927 года, был выпущен на экраны только в марте следующего года после переделок. «Генеральная линия» должна была показываться впервые 8 марта 1929 года, но торжественная премьера в Большом театре была отменена, съемочная группа выслушала в апреле претензии И. В. Сталина и отправилась на досъемки в совхоз «Гигант». Окончательный вариант, судя по всему измененный после отъезда С. М. Эйзенштейна в зарубежную командировку, вышел на экраны под названием «Старое и новое» в октябре 1929 года. Многострадальный «Бежин луг» ( и 1-я версия по сценарию А. Ржешевского и 2-я по сценарию И. Бабеля) неоднократно просматривался Б. Шумяцким и его подручными (при этом подвергался критике, и неоднократно, чуть ли не каждый кадр обеих версий) и в конце концов, после показа в высшей партийной инстанции отобранных режиссером эпизодов (такое решение принял Б. Шумяцкий), был запрещен решением Политбюро ЦК. «Александр Невский» был запущен в производство, после изъятия из сценария авторского эпилога, а законченный фильм был выпущен в прокат без части, которая была забыта на студии, когда фильм повезли на просмотр в Кремль. «Иван Грозный», как сценарий, так и фильм, подвергался бесконечным согласованиям и доработками, но первая серия все-таки вышла на экраны и даже получила Сталинскую премию, вторая же — своеобразное завещание Эйзенштейна-кинорежиссера — была запрещена в 1946 году и вышла на экраны только в 1958-м (из нее был изъят эпизод приема Штадена в опричники).
Не случайны отчаянные дневниковые записи Эйзенштейна о судьбе мексиканских материалов, самого любимого кинодетища: поняв, что материал не будет выкуплен у Эптона Синклера, он хотел покончить счеты с жизнью.
Конечно, С. М. Эйзенштейн наиболее известен как кинорежиссер. Его фильмы до сих пор показываются на юбилейных ретроспективах, немые озвучиваются разными музыкальными коллективами, звуковые (музыка С. Прокофьева) демонстрируются как часть театрализованного шоу с симфоническими оркестрами и певцами. До сих пор это не только «золотой запас» киноискусства, но и повод для разного рода современных событий шоу-бизнеса.
Однако сам режиссер страдал от невозможности увидеть на экране свои произведения, отвечающими его авторским намерениям. Может быть, поэтому он так настойчиво уговаривал сам себя «писать книгу». Впрочем, у С. М. Эйзенштейна была еще одна отдушина, еще одно проявление себя, которое позволяло ему быть абсолютно свободным. Это рисование. Уже в детстве он предавался ему неистово и систематически. Сохранились альбомы его детских рисунков, которые не могут не вызывать интереса и восхищения. Это своего рода театрализованные истории в картинках, очень часто басни в рисунках, где разнообразные животные и птицы как бы исполняют роли людей с их фарсовыми, комическими и драматическими проявлениями. Когда начались балканские войны (1911-1912 гг.), юный рисовальщик стал карикатуристом. Как карикатурист он дебютировал и в серьезной газете («Петроградская газета», 1917, 22 октября, «Современная картина», 14 декабря, «Человек ко всему привыкает»).
В 1917 году С. М. Эйзенштейн под впечатлением от спектакля «Маскарад», поставленного в Александринском театре Вс. Мейерхольдом, обратился к театральной теме. Первоначально это были только иллюстрации к пьесам, изображавшие как персонажей, так и оформление сцены. Позднее, когда Эйзенштейн стал участвовать в любительских спектаклях Военного строительства как актер, художник и режиссер появились уже и планировки сцены и последовательность эпизодов. Затем, уже в Москве, когда Сергей Михайлович поступил в Государственные Высшие Режиссерские Мастерские (ГВЫРМ, осень 1921 года), его работы становятся профессиональными, появляются конструкции сценических декораций с указанием размеров, костюмы с указанием материалов и цвета и т. д. Он работает уже как художник в нескольких театрах: прежде всего в Театре Пролеткульта (с 1920 года, сначала совместно с Л. Никитиным, «Мексиканец», «Лена», затем самостоятельно), в Театре Фореггера (совместно с С. Юткевичем) и даже у своего учителя Вс. Мейерхольда (участвует в оформлении «Норы» Ибсена). Некоторые его работы печатаются в журналах, к примеру, эскизы костюмов к пьесе Б. Шоу «Дом, где разбиваются сердца» (так перевел название И. Аксенов) — в журнале «Эхо». Какие-то работы даже показываются на выставках. С. М. Эйзенштейн делает первые шаги в искусстве, становится известными именно как театральный художник.
Правда, с приходом в кино в 1924 году, деятельность Эйзенштейна-художника прерывается (он практически перестает даже рисовать). Возобновляется она только в Мексике: в период долгих дождей, когда невозможно было снимать, Эйзенштейн пишет дневники и рисует. Рисование становится своего рода наркотиком, без которого он уже не сможет жить. Его графическое наследие — несколько тысяч рисунков. Первая выставка Эйзенштейна как художника состоялась в США, в 1932 году, на ней было показано несколько десятков (кажется, тридцать) мексиканских рисунков. Следующей выставки при жизни не состоялось. Как художник становится он известен с конца пятидесятых годов. Первая книга Эйзенштейна-рисовальщика вышла в издательстве «Искусство» в 1961 году. В настоящее время выставки Эйзенштейна вызывают неизменный интерес, временами приобретающий все признаки сенсации.
Самая значительная выставка состоялась в Музее личных коллекций в Москве в 1997 году, где было выставлено несколько сот рисунков (около 700), которая несколько раз продлевалась. Каталогов зарубежных выставок самого разного рода — не счесть. Постепенно репутация Эйзенштейна-художника вырастает до мастера мировой величины и начинает соперничать с репутацией Эйзенштейна-кинорежиссера.
В заключение остается упомянуть и о других проявлениях дарований Сергея Михайловича. Он был и писателем. Замечательным, если речь идет о «Мемуарах». Актуальным, если оценивать его публицистическое наследие. Мастером, если иметь в виду киносценарии (написанные совместно с Г. Александровым, А. Монтегю, П. Павленко и другими). Напомним, на русском языке при жизни была издана только одна его книга — киносценарий «Иван Грозный». Почти графоманом, если вспомнить его ранние драматургические опусы.
Впрочем, еще не опубликованы в заслуживающем того объеме — письма. Среди них немало интереснейших для понимания его биографии. Не затронуты практически и дневники. Так что знакомство с Эйзенштейном-писателем и человеком — еще впереди.
Эйзенштейн всю жизнь преподавал. Ему принадлежит замечательное мо: «Если хочешь о чем-то узнать, начинай это преподавать». Он начал обучать детишек рисовать — в Вожеге в 1919 году, сам себе удивляясь. Затем читал лекции о театре в Великих Луках, в 1920 году, организовал там театральную Студию. Затем преподавал режиссуру в Студии Пролеткульта. Затем вел инструктаж в 1928-29 гг. в ГТК (Государственном кинотехникуме). Затем, в 1930 году, он прочел 6 лекций для кинематографистов в Лондоне (и те, кто слышал эти лекции, называли себя его учениками). Затем, по возвращении из зарубежной поездки и до конца жизни (с перерывами) — ВГИК. Друг детства Сергея Михайловича, Максим Максимович Штраух, его ассистент по работе над фильмами, прослушавший лекции Эйзенштейна, в своих дневниках определял их как — «гениальные».
Владимир Забродин