Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
‹...› В январе 1935 года в Москве проводили Всесоюзное творческое совещание работников советской кинематографии — в честь 15-летия советского кино (считая от года национализации кинопромышленности). Через месяц после убийства в Ленинграде С. М. Кирова в стране царила не просто тревожная — истерическая обстановка. На митингах требовали расправы с «троцкистами-убийцами»: начиналась эпоха большого террора. В кинематографии тоже назревали зловещие перемены. Ее руководитель Б. З. Шумяцкий затеял (явно не по своей инициативе) противопоставление московских «формалистов» — Кулешова, Эйзенштейна, Вертова — и «реалистической ленинградской школы», в активе которой были «Чапаев» Георгия и Сергея Васильевых, «Крестьяне» Фридриха Эрмлера, «Юность Максима» Григория Козинцева и Леонида Трауберга…
Эйзенштейну поручили сделать основной доклад на совещании. Он не мог не понимать, чего ждут от него «партия и правительство». Канон юбилейного доклада уже сложился и не подлежал пересмотру: должны быть победные реляции о развитии «самого важного» (Ленин) и «самого массового» (Сталин) из всех искусств, немного самокритики, столько же — критики ошибочных взглядов коллег, в финале — заверения в верности, готовности, благодарности. Вместо триумфального рапорта Сергей Михайлович делает краткий историко-стилистический обзор кино за «три пятилетки» (со всеми положенными словесами, но в меру и не каясь, объясняя стилевые закономерности пройденного пути), а потом произносит длинную речь о перспективах «внутреннего монолога» в кино, о роли в творчестве пралогики и чувственного мышления, о странных обычаях индейцев племени бороро и полинезийцев, без понимания которых и искусством-де нечего заниматься…
Зал раскололся. «Ленинградцы», чувствуя себя на коне, ринулись в атаку на доклад — со всем «решпектом» к Учителю «в халате с китайскими иероглифами» (Сергей Васильев), с увещеваниями «друга юности», воспарившего в эмпиреи и потерявшего контакт с народом (Юткевич и Трауберг)… Довженко признался, что лопнул бы, знай он столько, сколько знает Эйзенштейн. Кулешов возразил было, что лопаются не от знаний, а от зависти, но вызвал лишь аплодисменты в зале, а не поддержку других ораторов… Были и такие, кто считал, что «Эйзен опять ловко вывернулся», спрятавшись за маску ученого чудака.
Реакция «партии и правительства» была недвусмысленной. В списке награжденных в связи с юбилеем ни среди «орденоносцев», ни среди «народных» не было Эйзенштейна — ему дали третьестепенного «заслуженного деятеля искусств».
Сидя в президиуме заключительного заседания в Большом театре и слушая длинный список награжденных, где его имя появилось совсем не там, где все ожидали его услышать (оно не прозвучало в начале, среди «ведущих», а затерялось где-то в середине списка, среди «ведомых»), Сергей Михайлович нашел глазами в партере Перу Аташеву, понимавшую его с полувзгляда, обхватил указательным и средним пальцем свой нос и не слишком приличным мексиканским жестом показал ей, что с ним сделал «партия-правительство». ‹...›
Клейман Н. Формула финала. Статьи, выступления, беседы. М.: Эйзенштейн-центр, 2004.