Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Черный кожаный чемодан
Эйзенштейн и архив Мейерхольда

Я думаю, вы уже догадываетесь, что теперь следовало сделать с архивом. Надо было отделить для конфискации сорок папок, наполнить их чем-нибудь таким, чего не жалко, а остальное спрятать. Мужа моего (буду называть его Володя) содержимое архива мало интересовало, но он соглашался, что мы обязаны сделать это для Всеволода Эмильевича, раз есть возможность. Риск, конечно, был, и мы решили никого не посвящать и не впутывать. K тому же могли испугаться и помешать — это ведь только мы с Володей были до того «отпетые», что умели даже опечатанные комнаты вскрывать. Но об этом никто не знал.

И место на даче такое было, куда можно было не просто спрятать, а прямо-таки замуровать. B детстве мы с соседскими ребятами любили бродить по нашему чердаку, хоть нам это не очень-то разрешалось.

Однажды, задрав головы, мы заметили, что крыша не вплотную прилегает к стенам, а есть зазор, куда можно протиснуться. Мы туда залезли, проделали путь, показанный стрелкой, и с восторгом обнаружили, что находимся в отрезанном от всего мира замкнутом пространстве, куда «не ступала нога человека». Несколько раз мы туда лазили, а потом надоело. ‹...›

B ожидании, что вот-вот нагрянут, решила спасти пока хоть что-нибудь и повытаскивала из всех папок письма, наполнила ими черный кожаный чемодан (когда-то он принадлежал Есенину) и не стала его прятать — поставила y себя в комнате.

Когда погода стала портиться, назначили день отъезда. Уезжал и дед, но он не собирался жить со мной на даче и должен был через несколько дней вернуться. И именно поэтому надо было спешить и срочно разобрать архив. Володя занес наверх два легких итальянских сундука — один побольше, другой поменьше. Мне предстояло надолго исчезнуть наверху. Соблюдая предосторожности это можно было сделать — сами понимаете, наш дом еще не вышел из шокового состояния после всего случившегося и никто вокруг себя ничего не замечал. Как раз тогда приехала пожить у меня моя младшая золовка Валя, тоже опытная «конспираторша». C утра я уходила наверх, а она слонялась внизу, наблюдая — не ищут ли меня, не зовут ли. По ее сигналу я тут же появлялась.

Я работала три дня и разделила архив на три неравные части. Основную массу предстояло спрятать; в сундук побольше я складывала то, что относилось только к Зинаиде Николаевне, — письма к ней, всякого рода документы, вырезки, рукописи ее сценариев и так далее. Этого можно было не прятать. Сундук поменьше предназначался для сорока папок. Что положить в них? Туда пошли вторые экземпляры стенограмм — их было много. Увесистую массу составляло былое хозяйство доктора Дапертутто — Вс[еволод] Эм[ильевич] хранил не образцы, а все целиком. Было много готовых обложек (в основном зеленый вариант), много бланков на больших листах плотной бумаги. Шли туда вырезки — все, что «повторимо». Но я была в лихорадочном состоянии, и когда мне казалось, что в папку для правдоподобия надо положить что-то посущественнее, я это делала. A что именно положила такое, чего было жалко, — в спешке и не запомнила. Настал день, когда все уехали, кроме няньки, — для нее выдумали предлог, чтобы она ушла надолго. Мы с Володей заперлись в доме, а Валя прохаживалась снаружи — была «на стреме». Стараясь поменьше шуметь, Володя со стороны лестницы отодрал доски (нечто вроде «вагонки») и сделал проход в отсек. И случилось непредвиденное — едва Володя ступил туда, как c грохотом провалился и исчез — мы не учли, что в отсеке не был настлан пол, как в других частях чердака, а потолочные доски были прибиты снизу. Я сбежала вниз — тихо и никого нет. С. М. Эйзенштейн описал, как расположен тайник, если глядеть снизу — над сенями, над лестницей (то есть над вторым ее маршем) и так далее, по этому описанию и не поймешь, о чем речь. Во взвинченном состоянии я не могла сообразить, куда Володя провалился, но тут он тихо позвал меня из запертой кладовой. Я искала ключ с минуту, а показалось — час. Оказалось, Володя не упал вниз — он за что-то уцепился под потолком, и не хотел прыгать, чтобы снова не шуметь. B общем, работу мы закончили на другой или на третий день, пришлось настелить пол из фанеры. Сверху папок положили черный чемодан c письмами.

A через несколько дней Володю снова арестовали. Снова обыск, снова — Галич и Куличенко. Когда они поднимались наверх и шли мимо тайника, я думала — сейчас постучат в стену и спросят — а что у вас там. Забыла, что эти детективы не были обучены искать всерьез. Прошёл еще месяц — и за архивом приехали-таки. Их было двое в форме — совсем незнакомых. Мы c Валей вытащили сундук на середину комнаты. Давая понять, что сундук мы отдаем, мы приговаривали: «Сундук легкий, беритесь за эти ручки и вам нетрудно будет нести. Здесь ровно сорок папок — пересчитайте». Поняв, что им отдают заграничный сундук, эти мародеры заторопились, не стали пересчитывать и добрыми голосами сказали, что они нам верят. ‹...› Прошло почти два года. Когда начались бомбежки, оказалось, что y нас на даче было хуже, чем в городе ‹...›. От зажигалок в округе сразу же сгорели какие-то деревянные строения. B случае пожара наш окруженный лесом крохотный поселок мог не получить никакой помощи. Жить на Новинском c родными домоуправление мне не разрешало. Я решила уехать, разумеется, всего на несколько месяцев… Но сначала надо было перевезти архив в более безопасное место. Кому открыть тайну, c кем посоветоваться? Я поехала к Николаю Дмитриевичу Волкову. Сто лет я его не видела и понимала, что ему, как автору книг o Мейерхольде, страшновато было жить в последние годы. Но война как-то сразу отодвинула и притушила все прежние страхи. Зная, что H[иколай] Д[митриевич] живет один, я надеялась — вдруг он согласится спрятать y себя. Но он сразу сказал, что размеры архива хорошо себе представляет и спрятать ему его некуда. Мы недолго обсуждали кандидатуры — к кому обратиться. Николай Дмитриевич сказал: «Лучше всего поговорите с Эйзенштейном. Во-первых, это человек, который, по-моему, не побоится взять. Во-вторых, у него есть дача». Созвонившись с Эйзенштейном, я поехала к нему домой. Мы, по сути дела, были незнакомы — Сергей Михайлович крайне редко бывал на Брюсовском и меня не помнил. Выслушал меня молча, не задавая вопросов. Когда я замолчала, холодноватые глаза его сверкнули, и он сразу сказал:

— Хорошо, я возьму. Моя дача в безопасном месте и есть куда положить.

Перевозку мы брали на себя. Но Сергей Михайлович сказал, что сначала хочет обязательно приехать к нам и посмотреть, как мы все устроили. ‹...›

Свою поездку к нам Сергей Михайлович описал (читая это через двадцать лет, я страдала — господи, ну почему же он не попросил у меня тогда яванскую марионетку — я бы ему обе отдала…). Когда его шофер вскрыл топором стену, C[ергей] M[ихайлович] только и произнес — «романтично», залез в тайник и вылез, держа черный чемодан c письмами, — его он решил сразу забрать с собой в Москву.

Но предстояло и дальше «раскалываться» — Володя поехал к Алексею Петровичу Воробьёву просить машину. Это был прелестный тихий человек. Он сказал, что машина будет и что за руль он посадит своего родного брата, который до того молчалив, что больше двух слов зараз не произносит. И в назначенный день и час пришел грузовик именно такой, какой был нужен, — крытый фургон c запирающимися сзади дверцами. Документы y молчаливого водителя были в ажуре — он имел наряд на провоз какого-то количества центнеров молока. Сложили папки, мы c Володей залезли в фургон, и нас заперли снаружи. Ехали в Крaтово через Москву. И мне впервые за всю эпопею было страшно. Мы ехали, по сути дела, по военным дорогам, машины то и дело останавливали, проверяли документы и грузы, особенно при въезде и выезде из города. Но ведь нам до того везло с этим делом, что до сих пор суеверие охватывает. Машину несколько раз останавливали, документы проверяли, a посмотреть, как выглядят бидоны c молоком, не выразили желания. Приехали. У калитки нас встретила мать Сергея Михайловича. Перетаскали папки в дом и сложили в какое-то странное вместилище — необыкновенно глубокий стенной шкаф без полок и перегородок. Сергея Михайловича не было, и больше я его никогда в жизни не видела.

Есенина Т., Эйзенштейн С., Рудницкий К. Татьяна Есенина о Мейерхольде и Райх: Письма к Рудницкому. М.: Новое издательство, 2003.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera