Договорились с Эйзенштейном встретиться в его новой квартире на Потылихе ‹...›.

Все было необычно в этой квартире!

И если обстановка может в какой-то мере охарактеризовать ее хозяина, так вот что я там увидел.

Эйзенштейн сам открыл дверь и повел показывать мне свое жилище.

Когда я появился в дверях его спальни, то даже отшатнулся.

Я никогда не видел такой спальни у мужчины. Огромную кровать украшал нависший над ней красочный балдахин, который поддерживали расположенные по четырем углам кровати разукрашенные (под палехский рисунок) стойки. Сама же кровать была покрыта роскошной, сверкающей разноцветной парчой. Словом, эта спальня могла быть спальней куртизанки, у которой есть архи-богатый покровитель, но никак не могла являться спальней для мужчины… И я, удивленный до предела, тут же задал Эйзенштейну вопрос:

— Это ты для себя соорудил такие… «Египетские ночи»?

Эйзенштейн с удовольствием это подтвердил.

Квартира была трехкомнатная… о спальне я уже рассказал. Каждый метр столовой был устроен таким образом, что тоже претендовал на какую-то оригинальность.

Оригинальность во имя оригинальности так и перла со всех сторон в этой новой квартире.

Впервые, когда я увидел, как Эйзенштейн танцует, это было так неожиданно страшно… так не вязалось с его обликом, если хотите знать, его талантом, что я долго не мог прийти в себя и долго не верил, что этот сопящий, с полусумасшедшими глазами, уродливо танцующий человек — и есть Сергей Эйзенштейн, с которым я только несколько минут тому назад весело разговаривал и любовался этим умным и замечательным художником.

Проявление некоего странного комплекса в Эйзенштейне в совершенно различных вариантах мне пришлось наблюдать еще не раз и далее…

Но видимо патологическая разрядка, которую Эйзенштейн проявил в рисунке своей спальни, не вполне удовлетворяла хозяина этой квартиры, и он решил оригинальное решение устройства своей спальни превзойти в новом кабинете.

Когда я приблизился к его письменному столу, Эйзенштейн с видимым удовольствием показал мне рукой на одну деталь, которая явно была главным украшением его письменного стола. Это была большая банка со спиртом, в которой плавал трехмесячный ребенок.

Когда я это увидел, — меня чуть не вырвало.

Оправившись, я спросил Эйзенштейна — как это понимать? Он, смеясь, бодро ответил:

— У тебя есть дети?

— Да, есть.

В ответ на это Эйзенштейн, показывая на банку со спиртом, самодовольно произнес:

— А вот это мои дети!

И впоследствии самые разные люди, явно вопреки своим ощущениям, выражали восторг и по поводу спальни и по поводу столовой и, конечно, больше всего по поводу банки со спиртом, в которой плавал трехмесячный ребенок.

И я слышал не раз восклицания его поклонников:

— Ах, как оригинально!.. А этот ребенок в банке — прелестно!..

Ну, абсолютный гений!

Ржешевский А. О себе // Ржешевский А. Жизнь. Кино. М.: Искусство, 1982.