Часть первая
 

1
Темнота.

Женский голос, низкий и вдохновенный: звук его нарастает, он превращается в монотонное, распевное чтение проповеди. Постепенно к голосу примешиваются звуки большого города и уличные шумы. Сирена санитарного автомобиля... тревожный звон трамвая. Характерные выкрики мальчишек-газетчиков. Автомобильные гудки. Хриплая музыка из репродукторов. Вместе с нарастающим звуком различных шумов на экране появляются кадры города. Кадры, в которых виден четкий контраст. Бесконечный контраст между напевной проповедью и жизнью города. А женский голос продолжает вдохновенно говорить о вреде вина, об ужасе пороков и о любви Христовой. Слабый, маленький хор подхватывает вслед за женщиной начало двадцать седьмого гимна: «Как сладостен бальзам любви Христовой». Но мы еще не видим ни женщину, чей голос слышим, ни тех, кто поет вместе с ней.

2

Среди массы безразличных прохожих находятся один или два, которые прислушиваются к пению... Люди замедляют шаги и посматривают в ту сторону, откуда доносится гимн.

3

На углу узенькой улочки собралась группа зевак, они глазеют на что-то.

4

Толпа смотрит жалостливо. Многие в толпе отзываются о поющих по-разному. Кто-то насмехается: «Могли бы придумать мошенничество и получше». Другие жалеют... А третьи покровительственно наблюдают...

5

И наконец — сами уличные проповедники. Старик с густыми седыми волосами; женщина, плотная и большая; и их дети, две девочки и мальчик лет семи — Клайд Гриффитс. Это они поют псалмы.

6

Одна женщина интересуется, зачем они таскают с собой детей. Другая подытоживает ее комментарий, добавив: «Детям лучше бы в школу ходить!» Дети — вяло, без интереса, без энтузиазма, бездумно водя глазами, — поют молитвенные гимны, пока родители пытаются собрать подаяние у маленькой группы зевак. Милостыни не дает никто.

7

Собравшиеся расходятся, а проповедники, свернув ноты, подхватывают переносной органчик и удаляются в пещерную темноту узкого переулка с нависшими высокими домами. 8 Семилетний Клайд — чувствительный и стыдящийся своего окружения — не смотрит никому в глаза.

9

Семья проповедников медленно идет по переулку. «Кажется, сегодня они были добрее», — говорит мать.

10

Они подходят к тусклому, приземистому, выстроенному по старинке зданию, поперек двери которого вывешена надпись: «Независимая миссия „Врата Упования“». Вся семья скрывается за невзрачными дверями этого здания, и только Клайд остается на пороге. Он медлит, потому что над его семьей и над ним смеются уличные мальчишки, — ему страшно хочется ответить и отплатить им за насмешки. Но он не находит слов и с типичным жестом погружается в себя.

11

Оскорбленный, он с горя отворачивается от смеющихся ребят и бежит через темный грязный двор к старой и крутой железной противопожарной лестнице позади здания миссии; как затравленный зверек, взбегает он на площадку. На площадке, сжавшись, сидит неподвижно его сестра.

12

Эста, его старшая сестра, игравшая на фисгармонии на углу улицы, скорчилась на ступеньках. Она смотрит в щель между каменных домов, через которую видна улица — оживленная, залитая светом. Клайд садится рядом с ней, словно загипнотизированный; как зачарованные, смотрят дети на этот маленький кусочек шумной жизни, восторженно прислушиваются к звукам старого вальса, мелодия которого взлетает от невидимого ресторана. Они смотрят, слушают и мечтают. Затемнение

13

И снова в темноте тот же самый женский голос — то на высоких, то на низких нотах — подчиняется ритму напевной проповеди. На этот раз мать Клайда говорит о Жизни Человеческой — что ребенок становится юношей, а годы проходят и юноша становится мужчиной; и снова рассеивается темнота, и опять видно любимое укромное место детей, но теперь здесь сидят юноша и девушка. Клайду уже шестнадцать или семнадцать лет, девушка примерно на год старше, но в них все та же зачарованность. На улице теперь больше огней, громче ее шумы, суматошнее движение. Из знакомого ресторана доносится живая быстрая мелодия фокстрота, но не изменилось выражение лица юноши, и все та же тоска в глазах девушки... 14 В ресторане играют известный фокстрот, припев которого образован банальным повторением выкрика «Аллилуйя», а снизу, из здания миссии, доносятся те же выкрики, прерывающие проповедь женщины, но с другой интонацией и с другим чувством: «Аллилуйя». И когда эти одинаковые, но такие разные крики «Аллилуйя» сталкиваются, их громадный контраст образует резкий диссонанс, который выводит из себя Эсту и юношу Клайда: при этом звуке он вздрагивает. По железной лестнице они спускаются вниз.

15

Открыв дверь черного хода в здание миссии, они медлят на пороге... Мать как раз закончила проповедь и с искренней страстностью и верой призывает слушателей спеть заключительный псалом: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», — и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас. Договорив, она просит своих последователей пропеть хором эти слова.

16

Клайд выглядит жалким. Он хочет уйти. Его сестра сжимает ему руку и, хоть она и выглядит такой же несчастной, покорно идет к фисгармонии. Паства готовится петь... Люди прочищают горло (кх-мм!)... Сморкаются и шаркают ногами по полу. Клайд с ненавистью во взгляде отворачивается от этого зрелища и уходит в свою комнату, резко хлопнув за собой дверью. Мать удивленно и встревоженно вскидывает глаза.

17

Нескладно и фальшиво собравшиеся начинают петь.

18

Клайд садится на свою постель и прячет лицо в ладонях.

19

С глубокой верой, проникновенно поет мать. Сонно, заунывно поет отец... Хрипло и фальшиво поет паства.

20

Клайд вскакивает, хватает шляпу, рукавом вытирает с нее пыль и решительно выходит из комнаты. Твердыми шагами он проходит через толпу поющих, и встревоженная мать, продолжая петь, следит за ним удивленными глазами. Эста, играющая на фисгармонии, также поражена его поведением. Клайд выходит на улицу и, полный решимости, идет туда, где Жизнь, — в сторону света и движения. И чем дальше он уходит от миссии, тем менее отчетливо доносится до него фальшивое пение, и тем громче шум улицы и ярче ее огни.

21

Он проходит мимо витрин магазина спортивных товаров... Окна и выставленные на улицу витрины населены толпой манекенов, которые изображают хорошо одетых людей — в белых купальных костюмах, в теннисках, в белых костюмах для гольфа, — вооруженных всеми видами спортивных орудий. Клайд дрейфует среди лабиринта этих белых светских кукол.

22

Он проходит мимо аптекарского магазина, где в ослепительном блеске металла и белого фарфора орудует за прилавком с содовой водой парень, его ровесник, в белой шапочке, белых блузе и фартуке. Клайд останавливается в тот момент, когда группа девушек со смехом и шутками занимает все места около стойки. Парень шутит с девушками, смешивая сиропы и ликер-кремы, как фокусник, и обращаясь со стаканами и ложками, как жонглер в цирке. Клайд видит, что одно место у стойки не занято. Девушки соблазнительно улыбаются, но слишком маленькую горстку медных монет извлек Клайд из кармана; повернувшись, он идет в противоположную сторону.

23

Его путь лежит мимо блестящего подъезда кинотеатра. У подъезда стоят такие же парни, как он, в белых, шитых золотом — как у укротителей львов — костюмах швейцаров, и они кажутся ему величественнее и роскошнее, чем генералы в мундирах. Мимо этих юношей, разодетых в ливреи, таких гордых и самоуверенных, проскальзывает Клайд в старом заплатанном костюмчике, причесанный, как в стародавние времена, с повадками обиженного и забитого существа.

24

Вдруг печальная утомленность исчезает из его осанки, и настороженное внимание появляется в выражении лица... Сначала немного подозрительно, затем с задумчивым сомнением, затем решительно он смотрит на объявление, наклеенное на двери магазина. Объявление гласит: «Требуется мальчик». Клайд колеблется, но все же решается и берется за ручку двери, намереваясь повернуть ее и войти. Дверь заперта, и только тут Клайд замечает приписку — «Обращаться до 6-ти часов вечера». Он смотрит по сторонам и видит на уличных часах — 10!

25

Разбредаются из миссии, выбираясь на улицу, последние остатки паствы. Клайд входит в здание, идет через залу; у фисгармонии никого нет, табурет возле фисгармонии пустует, мать разговаривает с жалкой кучкой собравшихся уходить посетителей.

26

Покинутая всеми фисгармония.

27

Отец готовит обед.

28

Покинутая всеми фисгармония.

29

Клайд входит в свою комнату. Подходит к комоду, вытаскивает из ящика свою копилку и встряхивает, поднеся к уху. Это видавшая виды детская копилка из папье-маше в форме свинки; в ней всего несколько монеток. Затем он вынимает из кармана деньги, которых ему не хватило на покупку содовой воды, и бросает монетку за монеткой в прорезь. Водворяя копилку обратно в комод, он замечает самого себя в зеркале, подходит и всматривается в собственное отражение.

30

Из-под кровати он вытаскивает старый альбом с коллекцией газетных вырезок с иллюстрациями, на которых герои из мира спорта, моды, танца — мира развлечений, в которых участвуют девушки и парни его возраста. Вновь смотрясь в зеркало, он сравнивает себя со сверстниками на картинках.

31

Мать с кофейником в одной руке и кружкой в другой подходит к двери, предлагая ему ужин.

32

Клайд вздрагивает от ее голоса, прикрывает картинки и, сообразив, для чего она постучалась, отказывается от еды. Как только шаги матери стихают и долетает до него стук закрывшейся кухонной двери, Клайд приступает к странному занятию. Он расчесывает свои непослушные волосы, льет на них масло из флакона и затем расчесывает на пробор так, как у парня на одной из картинок. Завязывает галстук бантиком и, оторвав кусочек материи от шторы, кладет его, как платочек, в нагрудный карман пиджака. Теперь, вновь посмотрев на себя в зеркало, он удовлетворенно улыбается произошедшей перемене в его облике. В этот момент раздается тревожный стук в дверь.

Клайд не вздрагивает и не съеживается, как делал обычно. Твердым шагом он подходит к двери и без колебаний в голосе спрашивает, в чем дело. Из-за двери тревожным и дрожащим, непривычным для нее голосом мать просит впустить ее. Клайд приоткрывает дверь, и мать заглядывает через его руку в комнату, спрашивая, не видал ли он Эсту. Клайд удивлен вопросом и ее поведением. «Мы не можем ее найти», — говорит мать. В это время входит отец и как бы в подтверждение слов жены говорит, что он обошел все улицы, все места, где она обычно бывала, и не представляет себе, куда она могла уйти.

33

Покинутая всеми фисгармония.

34

Клайд вбегает в комнатку сестры... Вещи разбросаны. Видны следы поспешных сборов.

35

Родители говорят, что надо обратиться в полицию.

36

Из кровати за дверью в соседнюю комнату испуганно выглядывают младшие дети.

37

К подушке на постели сестры приколота записка. Клайд находит ее. Не успевает развернуть — мать протягивает к ней руку. Прочитав, она бледнеет и говорит: «Она с кем-то убежала. Я думала, что ей здесь хорошо, но, кажется, я ошибалась!»

Только теперь мать замечает перемену, произошедшую с сыном. Только теперь замечает его новую прическу, галстук, облик взрослого человека. И вдруг Клайд незнакомым ей голосом начинает говорить. Выплескивается его горечь. Он говорит о бессмысленности его существования. Говорит, что хочет работать, но не умеет ничего делать, потому что его не учили ничему. Что родители ничего не сделали для него, даже не написали дяде Сэмюэлу, у которого большая фабрика воротничков, ведь он мог бы научить его работать. А родители не сделали даже этого. Повышая голос, он говорит, что больше не может так жить, что хочет работать и будет работать. 38 Во время его бурного монолога младшие дети выкарабкиваются из постели и подходят к матери. Та устало опускается в кресло. Клайд внезапно осекается и выбегает из комнаты. Мать под ударом этих неожиданных событий сидит спокойно и неподвижно. Она замечает детей, обнимает их своей тяжелой рукой и учит, что нужно говорить, если их спросят, где Эста. Она уехала к родственникам в Тонаванду. Это не совсем правда, но мы можем так сказать, потому что сами не знаем всей правды. А теперь идите помолитесь Богу — и спать. 39 А во дворе, на площадке пожарной лестницы, дрожа от пережитого волнения, стоит Клайд — теперь в одиночестве — и смотрит на город, таинственный, проглотивший его сестру город, где один за другим моргают и гаснут огни. Конец первой части

Сергей Эйзенштейн и другие. Американская трагедия. По роману Теодора Драйзера // Искусство кино. 2011. № 12.