<...> Содружество Михаила Цехановского и Дмитрия Шостаковича привело к созданию двух мультипликационных опер. Первая — «Сказка о попе и работнике его Балде» (1933-1936) — стала одной из главных кинематографических жертв кампании по борьбе с формализмом. Фильм не был завершен, и до наших дней дошел лишь небольшой фрагмент «Базар». Фрагмент обошел несколько фестивалей, о нем часто пишут киноведы. «Посмертная» слава фильма велика.
Благополучно выпущенная на экран и дошедшая до наших дней «Сказка о глупом мышонке» (1940) куда менее известна. Быть может, потому, что принадлежность ее к художественному авангарду не столь бесспорна — или, во всяком случае, не столь очевидна. Впрочем, такова была установка самого Цехановского, тяжело переживавшего запрет «Балды». Его ученица и ассистентка Элеонора Гайлан вспоминала двойственную позицию художника:
«Он мне показал рисунки [«Балды»]. Спросил: “Нравится?” Я говорю: “Очень”. “Так рисовать не смей!” Потому что не пропустят. <...> Тогда у нас все начали работать в диснеевской манере, а Цехановский хотел свое <...> и боролся за то, чтобы у нас было свое лицо, вытягивал из нас то, что мы могли дать. Может быть, и поэтому он никогда не ставил в пример свои старые работы: не только “Попа”, но и “Почту”».
Шостакович не случайно назвал «Глупого мышонка» своим «первым опытом детской киномузыки». Лишь со второй половины 1930-х ленинградская мультипликация стала ориентироваться на детскую аудиторию. По сравнению с «Балдой» упростился графический стиль — в изображении некоторых животных усилились одновременно натурализм и антропоморфность — на первый взгляд, в соответствии с диснеевскими стандартами. Но лишь на первый. Рука Цехановского узнается.
Стоит подчеркнуть, что «Балда» делался методом плоской марионетки, а «Глупый мышонок» - первая работа Цехановского на целлулоиде. С одной стороны, целлулоид обеспечивает сколь угодно плавное движение, причем трехмерное. С другой стороны, затрудняется детализация, игра с фактурой. Цехановский вышел из положения весьма изысканно. Художники, каждому из которых было поручено по животному, либо сами моделировали движения и мимику, либо рисовали с натуры (Гайлан режиссер торжественно преподнес живого мышонка). Эффекта эклера не возникает (Цехановский в те годы был яростным его противником), потому что животные стилизованы — и, всего вероятней, под советские мягкие игрушки: у всех отлично видны самые настоящие швы. Это проявление характерной для Цехановского подчеркнутой конструктивности персонажей.
Мультипликация на «Ленфильме» относилась к сектору цветного кино и рассматривалась руководством студии исключительно как экспериментальный материал.
Цехановский высоко ставил диснеевские фильмы, но, как и Эйзенштейн, крайне негативно отзывался о работе Диснея с цветом. Опыты своих московских коллег он расценивал еще ниже: «никаких живописных задач не ставят себе постановщики мультфильмов в студии «Союзмультфильм». Детски наивная расцветка этих фильмов вполне соответствует их общему художественному уровню. Значительно интереснее по цвету два фильма, выпущенные студией «Ленфильм» — «Джябжа» и «Цирк». Сохранившаяся копия «Цирка» (1940) Виталия Сюмкина и Александра Синицына — черно-белая, зато дошедший до наших дней позитив «Джябжи» (1938) Мстислава Пащенко в полной мере объясняет восторженное отношение к фильму Цехановского, а затем уже Иванова-Вано, Хитрука и других.
Амбициозный и самолюбивый Цехановский должен был попытаться перещеголять Пащенко. Но, будучи первоклассным графиком, с цветом он работал менее тщательно. Возможно, поэтому старшим художником на «Глупого мышонка» был приглашен Леонид Чупятов — выдающийся ленинградский живописец 1920-1930-х годов, один из самых радикальных учеников Петрова-Водкина. Фамилия его украшает титры фильма, но удивительно, что ни разу она не появляется на страницах ленфильмовской многотиражки «Кадр», и члены съемочной группы, которых мне довелось опросить, Чупятова не помнили. Возможно, Цехановский просто помог товарищу, который с середины 1930-х не выставлялся, не работал в театре и вел существование полуподпольное. С другой стороны, Чупятов, утверждавший, что в основу живописи должен быть «положен, в первую очередь, закон движения, <…> закон относительного смотрения», стремившийся освободить живопись от статики восприятия, вполне закономерно приходит к мультипликации — причем именно в коллектив Цехановского, верного своей «динамической графике».
Идея поставить «Сказку о глупом мышонке» Маршака на музыку Шостаковича возникла у Цехановского еще в 1934 году. Выбор композитора вызывал у него сомнения, потому как поначалу речь шла не об опере, а о музыкальном фильме «по типу <…> “Три поросенка”...» Шостакович же как раз мечтал о киноопере: «В театре действие, разбитое на множество картин, неизбежно распыляется, — писал он несколько лет спустя. — В киноспектакле то же действие, показанное в едином потоке неуловимо сменяющихся кадров, сохраняет всю силу целостного впечатления. Какая благодарная задача для композитора — уловить ритм этого динамичного потока кинокадров и создать музыку, которая полноправно действует в киноспектакле и порой ведет его».
Мультипликационный фильм Цехановского остался единственной завершенной кинооперой Шостаковича. Он настоял на том, чтобы ему был предоставлен оркестр в тридцать-сорок человек (студия предлагала шестнадцать, считая, что мультфильм и без того слишком затратный). К озвучанию были привлечены ведущие ленинградские певцы - в том числе Ефрем Флакс, которого Шостакович называл «одним из талантливейших певцов нашего времени». Дирижер Борис Тилес (его мемуары приводятся в исследованиях Манашира Якубова) вспоминает об остроумном решении партии Свинки. Все пробовавшиеся певцы «не могли отрешиться от благородного звучания оперного баритона, что совсем не соответствовало образу “тети Свинки”. Было принято решение, одобренное композитором, пригласить на эту роль артистку театра имени С.М. Кирова И.М. Витлин (контральто), которая пела в тесситуре баритона».
Все это, впрочем, не спасло картину от ряда совершенно справедливых упреков как раз по линии оперно-драматической. Михаил Ромм отмечал, что «лошадь, которая должна петь “очень страшно”, поет сладчайшим, сахарным тенором не только не страшно, но не менее приятно, чем даже кошка». Противно пищала Мышка-мать — что, конечно, оправдывало все сюжетные повороты, но раздражало и зрителей, и, похоже, самих авторов. В нескольких местах был искажен авторский текст. Маршак остался фильмом недоволен, потребовал переделок и снял свою фамилию с титров (в окончательной редакции сценаристом указан один Цехановский).
Картину пришлось частично переозвучить и даже переснять (что для мультипликации чрезвычайно трудоемко). В итоге работа над фильмом заняла 30 месяцев, и Цехановский едва не был отстранен от режиссуры в кино.
Общедоступная версия фильма — это как раз первый вариант, о чем до недавнего времени не было известно. Копия была передана в Госфильмофонд, по-видимому, непосредственно из Министерства кинематографии. Вариант окончательный сохранился лишь в негативе, с неполной фонограммой. Изображение было восстановлено цифровым способом специально для фестиваля «Белые Столбы», а фонограмму пришлось собирать по кускам — из негатива, контратипа первого варианта и неполного нитропозитива второго варианта, выявленного нами с Дмитрием Иванеевым на «Ленфильме» в 2000-е годы.
Среди кинопленок из архива Цехановского, некогда обнаруженных Георгием Бородиным и Романом Кобзаревым на «Союзмультфильме» и переданных сперва в Музей кино, а затем в Госфильмофонд, сохранилось несколько «рабочих моментов» к «Глупому мышонку»: черновые пробы мультипликата, цветные и черно-белые. <...> Таким образом «Сказка о глупом мышонке» представляет собой уникальный случай для советской довоенной мультипликации: исследователям доступны два полных варианта фильма — заметно отличающиеся друг от друга — и рабочие материалы на кинопленке. Если учесть, что речь идет о совместной работе Маршака, Цехановского и Шостаковича - это сказочная удача.
Багров П. Сказка о глупом мышонке // Каталог фестиваля архивного кино «Белые столбы-2016». М. 2016.