Приключения вождя на киноэкране
150 лет — В.И. Ленину. В кино он был разным: воином революции, добрым дедушкой, философом и даже шутом. Евгений Марголит рассказывает, как вождь ожил на экране и какие метаморфозы переживал его образ.
Трансформация ленинского образа на протяжении десятилетий — сюжет чрезвычайно увлекательный. Ленины разных эпох — персонажи, внешне похожие, но вряд ли узнавшие бы друг друга, сойдись они в одном пространстве.
Ленин двадцатых годов есть, прежде всего, символ революции. Это вихрь, сметающий преграды на своем пути. В некотором роде, Ленин — это «дух святой». В определении Маяковского «самый человечный человек» прилагательное «самый» гораздо важнее существительного.
И, может быть, когда Ленин становится мумией, он и обретает окончательно свою завершенность символа — в этой самой неподвижности. Первые же появления суетливо жестикулирующего «немого» Ленина на экране воспринимаются обратным образом.
Таково восприятие современниками типажно схожего с Лениным рабочего Никандрова. К десятилетию революции его снимают сразу в двух фильмах: это «Октябрь» Эйзенштейна и «Москва в Октябре» Бориса Барнета (в этой картине сцены с Никандровым не сохранились). Нелепость немой «движущейся статуи», изображения, призванного быть неподвижным, сквозит в характеристике того же Маяковского: «Отвратительно видеть, когда человек принимает похожие на Ленина позы и делает похожие телодвижения — и за всей этой внешностью чувствуется полная пустота, полное отсутствие мысли. Совершенно правильно сказал один товарищ, что Никандров похож не на Ленина, а на все статуи с него».
В «Ленинской киноправде» Дзиги Вертова неслучайно кульминацией является оплакивание Ленина, Ленин в гробу. Эти кадры монтируются с кадрами движущейся толпы, которая с ним прощается, и перемежаются титрами: «Ленин — а не движется. Ленин — а молчит. Массы движутся. Массы молчат». Вот где дух Ленина — вселившийся в массу, ставший ею.
Поэтому наиболее успешной попыткой создать ленинский образ в немом кино считается фильм Якова Протазанова «Его призыв» — на самом деле детективная история с обманутой сыном фабриканта рабочей девушкой и спрятанными им сокровищами. Апофеоз с «ленинским призывом» пришит к финалу, и сделан двойной экспозицией: возвышающаяся, неподвижная фигура Ленина, парящая над массами, что должно в данном случае символизировать движение масс верным ходом в партию.
Следующая значительная попытка создать образ вождя пролетариата в кино — «Ленин в Октябре» Михаила Ромма 1937 года. Разница между 1927 и 1937 годом очевидна. Помимо политической и идеологической составляющей здесь важен и опыт, приобретенный кинематографом. Многое определяет наличие звука: Ленин больше не молчит. В роммовском фильме Ленин — та же символическая фигура, сметающая имперскую машину. Но очеловеченная, хотя речь не о буквальном воспроизведении облика вождя. Во всяком случае, не в первую очередь.
Гораздо важнее, что Ленин в исполнении Бориса Щукина — актера, ставшего любимцем Москвы после исполнения роли Тартальи в знаменитом представлении Вахтангова «Принцесса Турандот» — продолжает ряд героев, ставших ключевыми для кино 1930-х годов, начиная с «Путевки в жизнь». Это герои — народные шуты, герои-эксцентрики, которые переворачивают мир. К ним принадлежат и юный Максим, «Тиль Уленшпигель русской революции», и Чапаев, и профессор Полежаев в «Депутате Балтики».
Отсюда парадоксальность ленинского жеста, его реакции, даже его картавость — в данном случае она создает такое интонирование официального слова, которое это слово оживляет.
Самая показательная подробность, о которой не раз вспоминал Ромм: одной из главных задач, занимавших в этой роли Щукина, было понять, как Ленин смеялся. Он консультировался у одного из соратников Ленина, Дмитрия Мануильского, который славился умением изображать вождя, и тот признался, что не может воспроизвести тот своеобразный смех. Но когда Щукин продемонстрировал свою версию, Мануильский был поражен точным сходством.
«Ленин в Октябре» выстроен по принципу авантюрного фильма. Герой постоянно меняет маски, чтобы в решающий момент открыть подлинное лицо, которое гораздо прекраснее всяких масок, потому что — живое. Однако образ Ленина как строителя нового государства требует иных красок. «Авантюрный» Ленин для этого недостаточно монументален. И уже в «Ленине в 1918 году» действительным героем фильма является Сталин. Михаил Геловани изображает его именно как монумент: рослый, с неторопливой весомой речью, скупыми жестами. Ленин продолжает символизировать «дух» революции при новом герое — символе государства, который, как выяснится уже в 1946 году из фильма Михаила Чиаурели «Клятва», нисходит на Сталина. Так воплощена каноническая формулировка из сталинской биографии «Сталин — это Ленин сегодня».
Экранный Ленин с его уже утвержденным и канонизированным эксцентрическим рисунком роли, волей-неволей выступает смеховым двойником Сталина. В дуэте Геловани с Борисом Щукиным, а далее, после смерти Щукина, с блистательным Максимом Штраухом это сделано достаточно деликатно, как и в «Выборгской стороне» Козинцева и Трауберга, «Человеке с ружьем» и «Якове Свердлове» Сергея Юткевича. Но, скажем, в фильме Чиаурели «Великое зарево» 1938 года, Ленин, которого играет актер тбилисского драмтеатра Константин Мюфке, копирующий манеру Щукина, фактически лишен реальной функции. Все решает Сталин, а сюжет неузнавания Ленина («Ленин в Октябре», «Человек с ружьём») превращается в чисто анекдотический — его принимают за врача, и в этом качестве он устраивает личное счастье влюблённой пары.
Вообще, мотив неузнавания Ленина оказывается очень существенным именно в связи с присутствием Сталина.
Ленин — это «человеческое лицо» государства, но только Сталин воплощает государство в полной мере.
Вот почему с началом «оттепели» кинематографический Ленин в отсутствие Сталина производит впечатление несколько неловкое. Он выглядит суетливым и торопливым персонажем, цитирующим тексты и статьи самого себя. Он есть приложение к текстам, которые произносит. Для такой роли не важен уровень актерского таланта — по большей части используется только портретное сходство провинциальных актеров, что отчасти возвращает нас к казусу рабочего Никандрова. Впрочем, это не особенно зависит от уровня дарования. С тем же сомнительным успехом на рубеже 1950-х — 1960-х играет в кино Ленина («Коммунист», «Балтийская слава», «Аппассионата» и др.) Борис Смирнов — Ромео и Гамлет в ленинградских спектаклях Сергея Радлова 30-х, а в 50-е — чеховский Иванов в знаменитом спектакле Бориса Бабочкина в московском театре им. Пушкина. Вот интересно: актерам романтического или героического монументального амплуа Ленин в кино вообще не удается (позднее, уже в 70-х это подтвердит работа Кирилла Лаврова в фильме «Доверие»).
Наиболее успешны в этой роли всегда были актеры характерные, даже эксцентрического склада — те же Щукин или Штраух.
Вот почему на этом фоне выделяются «Рассказы о Ленине» Юткевича 1957 года — благодаря возвращению Штрауха (после войны, на рубеже 1940-х — 1950-х от исполнения этой роли Штраух был отстранен — очевидно, повлияла сомнительная фамилия). Здесь проявилась отмеченная ещё в 1930-е склонность его Ленина не столько к действию, сколько к размышлению, рефлексии, если угодно. Особенно показательна вторая новелла, «Последняя осень». Фильм не имеет, конечно, ничего общего с реальными фактами — тяжело больной Ленин безо всяких инсультов и потери речи продолжает руководить страной из Горок. Он героически преодолевает недуг и уходит по осенней аллее в бессмертие. По сути, этакий «Анти-Телец»). Но сам сюжет преодоления физической немощи силой духа в исполнении Штрауха безукоризненно тут «срабатывает». (Кстати, подобный сюжет увлекал и Щукина — по воспоминаниям Ромма, актер после «Ленина в 1918 году» предлагал поставить третью серию, именно на этой ситуации построенную).
Перелом наступает только в середине 1960-х годов. Неожиданный поворот связан с одним из канонических качеств вождя: всеведением. Он — тот, кто обладает полнотой знаний о будущем в каждом моменте своего существования. И это качество резонирует с неизбежным после разоблачения культа личности переосмыслением предшествующих «оттепели» десятилетий.
Ленин в фильмах этой эпохи отягощен своим всезнанием, своим предвидением трагических катаклизмов. Причем всезнание отделяет Ленина от соратников, обрекая его на одиночество.
Именно таким его играет Иннокентий Смоктуновский в фильме 1965 года «На одной планете» Ильи Ольшвангера. Показательно: в одном из тогдашних интервью актёр признается, что в кинолениниане ему наиболее близка именно «линия Штрауха».
И не случайно сам Штраух замечательно впишется в эту новую ситуацию через год в «Ленине в Польше», где Сергей Юткевич подхватит ту же тему. Более того, Ленин у Юткевича призван реабилитировать и сакрализовать традиции художественного авангарда 1920-х годов. Режиссер очень изобретательно выстраивает фильм как внутренний монолог своего героя. Прогрессивная критика тех лет поставила «Ленина в Польше» в один ряд с «Ивановым детством» Тарковского, «Хроникой одного дня» Жалакявичюса, «Земляничной поляной» Бергмана.
В этом же ключе играет Ленина Юрий Каюров в «Шестом июля» Михаила Шатрова — человека, создавшего жанр, который он по примеру Ромена Роллана назвал «драмами революции». Понятно, что так же играет и Михаил Ульянов в телесериале Леонида Пчелкина по сценарию Шатрова «Штрихи к портрету Ленина». Характерно, что эта картина, снимавшаяся в конце 1960-х, так и не была тогда выпущена на телеэкран, именно поскольку Ульянов в полной мере передал трагедийную составляющую одиночества и всезнания.
Что касается смеховой природы Ленина, именно кинематограф, в частности — канонические работы Щукина и Штрауха, породили многочисленные анекдоты о вожде. Так же, как и в анекдотах о Чапаеве, здесь присутствует чисто карнавальное снижение-возвышение.
Сниженный как монумент, Ленин возрождается в качестве карнавального персонажа.
Эта тема была подхвачена, послужив печальным прощанием с Лениным, в «Комедии строго режима» Владимира Студенникова и Михаила Григорьева. Фильм-вариация на сюжет главы «Зоны» Довлатова, где зэки разыгрывают историко-революционную пьесу с участием Ленина и Дзержинского. Эффект картины заключается в том, что коллизии из канонических ленинских фильмов обнажают свою двусмысленность. Экранный Ленин обнаруживает в своем поведении родство с уголовным миром, что замечательно схвачено Виктором Сухоруковым — зэк, которому поручена роль Ленина, стал одним из лучших его образов.
После всех советских Лениных, включая закрывающую тему «Комедию строгого режима», в новом российском кино показать оригинальный образ вождя удалось только Александру Сокурову. Умирающий Ленин из «Тельца» выдается не только оригинальностью взгляда — тиран отстранен и распластан, но цепенеющей рукой еще пытается удержать власть. Леонид Мозговой впервые сыграл не дух, не символ, не функцию и не условного интеллектуала из фантазий шестидесятых — это был Ленин-человек. Пускай плохой, но в своем убожестве именно «человечный». Стервенея от ненависти, в бессильной злобе он наблюдает со смертного одра за им созданным миром, который в своем хаосе и всеобщем отчуждении обращается против своего создателя. Именно мелкая человеческая суть Ленина, с другой стороны, и делает его столь отталкивающим, и смерть ему самому представляется лучшим выходом — в последних кадрах он растворяется в небытии с облегчением.