Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов

Утопия

«Не нужен тебе город Солнца, где все трудятся, счастливы этим, где равны все! А мне нужен! И я построю его! Не в масштабах вашего дерьмового Союза, а здесь, на этом участке. Скоро все изменится», — горячится Алексей, алкаш и идеалист, житель избушки на краю света, куда судьба заносит всех подряд: и вьетнамца-гастарбайтера, и милиционера-маньяка, и профессора научного атеизма из университета, и дочку секретаря райкома, и ее дружка-фарцовщика. Вселенная на тесном пятачке, загнанная в баньку с пауками, которая, по Достоевскому, равноценна вечности. Утопия, в которой все должно измениться — но, вероятно, так и не изменится. Чтобы оставалось, где жить и во что верить.

Самый беспросветный фильм Балабанова «Груз 200» знакомит нас с единственным, вероятно, его персонажем, который не вызывает ничего, кроме симпатии. Он небезупречен (безупречных ни в жизни, ни в кино не бывает) — по пьяни чуть не насилует девчонку; но, во-первых, «в городе Солнца жен нет, все равны», а во-вторых, возьми он ее под свое крыло, и не досталась бы Анжелика упырю-убийце Журову, не пошла бы по девяти кругам бытового советского ада. Зато Алексей — тезка актера Серебрякова, сыгравшего здесь одну из самых маленьких, но и самых тонких своих ролей, — готов умереть за принцип. И умрет. Зато он верит, а за это, по Балабанову, многое прощается.

Верит — во что? С Богом в фильмах Балабанова сложно: его сплошь и рядом поминают всуе, но верить в его справедливость с каждым кадром все сложнее. Вера в Утопию честнее и проще. Унаследованная от СССР, да и от дореволюционных мыслителей-провидцев, она направляет взор в будущее. От нее — тот вектор, который не дает балабановским искателям сидеть на месте, который толкает их из здесь и сейчас в другое пространство и время.

Предчувствие Утопии — то, что не позволяет увидеть в фильмах Балабанова тривиальную «чернуху» и бытописательство. В конце концов, чем гуще тьма, тем ближе рассвет. И Томмазо Кампанелла писал свой «Город Солнца» в пожизненном заключении, в застенках инквизиции, под пытками.

Первый город Солнца Балабанова — его новая, после Свердловска, родина, Петербург. Мутный, холодный, призрачный, нищий, но вместе с тем волшебный, необъяснимо точно отраженный в сюрреалистических «Счастливых днях». Как в настоящей утопии, безымянный бродяга обретает там имя, крышу над головой и даже, вроде как, возлюбленную — хотя все это со временем оказывается миражом. Если в пьесе Сэмюэла Беккета, к которой отсылает заголовок фильма, счастья на сцене не было — оно скрывалось в далеком и, возможно, вымышленном прошлом, то у Балабанова счастье все еще в надежде на будущее. Ей же иррационально воодушевлен Трофим, герой одноименной короткометражки: так же пережив символическую смерть и воскрешение, он отправляется в Питер — и получает призрачную посмертную жизнь на пленке французского кинооператора, снимавшего на перроне очередное «Прибытие поезда». Какой-то общий свет сквозит в выражениях лиц молодых Виктора Сухорукова в «Счастливых днях» и Сергея Маковецкого в «Трофиме»: растерянная надежда, назовем это так. С таким же лицом сходит с перрона Данила Багров в «Брате». И для него ведь, хоть ненадолго, Петербург исполнит все мечты — он найдет здесь верного друга, родного брата, любимую женщину и в каком-то смысле призвание. А заодно познакомится с любимым рок-певцом, небожителем в прямом смысле слова; недаром начинающий киллер охотится за альбомом «Наутилуса Помпилиуса» с говорящим названием «Крылья».

Кадр из фильма «Жмурки». Реж. Алексей Балабанов. 2005 (слева) и кадр из фильма «Брат-2». Реж. Алексей Балабанов. 2000 (справа)

Второй город Солнца — Москва, куда отправляется в финале «Брата» неунывающий Данила. Если Петербург — призрачный город, то Москва и вовсе — город-сон, город-морок. В одном, по меньшей мере, Бутусов, в другом и вовсе Ирина Салтыкова. Столица красива и фальшива, как крашеная блондинка, поющая свои сладкие песни под фанеру. Когда в «Войне» лишившийся жены англичанин Джон, которому удалось чудом вырваться из чеченского зиндана, пытается пойти по московским инстанциям, справедливости находит не больше, чем дембель Багров. И все-таки это — еще одна утопия, вотчина Колеса Фортуны: в травестийном мире «Жмурок» более удачливые наследники Данилы, провинциальные киллеры Саймон и Сергей, находят в Москве единственное возможное в РФ счастье — дорогие костюмы с галстуками, должности депутатов, кабинеты с видом на Кремль. Плюс секретаршу Ренату Литвинову и швейцара Никиту Михалкова.

Третий город Солнца — где-то за бугром, куда и уходит светило по вечерам. Зыбкое царство свободы, где те же цепи да плетки, только бутафорские — как в горькой и страшной коде «Про уродов и людей». За подмогой едет туда, домой, Джон, но и в Лондоне ему ни от кого не будет помощи. И подвиг Данилы Багрова во втором «Брате» оборачивается пустым, бессмысленным ухарством: пусть за ним сила (она же правда), счастья она не принесет. Америка злых улиц, грязных подворотен, пустых автострад — едкое и горькое разоблачение мечты о недоступной утопии. Но путешествие к этому далекому Солнцу необходимо: лишь на таком расстоянии становится ясно, что истинный его Город — там, откуда уехал. «Я узнал, что у меня есть огромная семья: и тропинка, и лесок, в поле каждый колосок, речка, небо голубое — это все мое, родное. Это Родина моя! Всех люблю на свете я!».

Кадр из фильма «Река». Реж. Алексей Балабанов. 2002

Зеркальное отражение двух, вероятно, ложных — но за тысячи километров друг от друга обретающих подлинность — утопий выражено ярче всего в сценарии нереализованного «Американца». Нью-йоркский бизнесмен Ник, потерявший деньги на афере с русскими бандитами, едет в далекую Сибирь — и, пережив страшные испытания, став в прямом смысле слова другим человеком, обретает-таки счастье с новой семьей, учительницей английского Катей и ее сыном Петей: на крайнем Севере, в юрте тофаларов. Меж тем брат Кати, беглый зэк Алеша, бежит за тем же счастьем подальше от родного Иркутска — в Америку.

Единственный фильм Балабанова, в котором должен был присутствовать не иронический, а полноценный хэппи-энд, так и не был завершен. Едва ли это случайность.

Два раза режиссер пытался достичь того — самого далекого из возможных — берега, на котором утопия все-таки состоится: сначала в «Реке», так и не сложившейся в фильм из-за трагической гибели актрисы Туйары Свинобоевой (сценарий назывался «На краю земли»), потом в «Американце». Оба раза попытка сорвалась.

Природа, где нет места людям, — возможно, и есть следующий город Солнца Балабанова. И все-таки люди пытаются незаконно, контрабандно ухватить себе частичку этого покоя и этой воли — за что расплачиваются жестоко. Недаром место действия «Реки» — крошечная колония обреченных на смерть прокаженных в глубинах якутской тундры. Очищающее пламя, в котором суждено было сгинуть всем героям фильма, делало эту Утопию окончательной, еще раз подтверждая: она не для человека. Этот лес, эта вода, эти горы немыслимоай красоты, как в подчеркнуто-открыточных пейзажах «Войны», становятся смертоносными, как только туда проникает Homo sapiens. Не ответ ли здесь герою первой короткометражки Балабанова «Егор и Настя», который зачитывался «Уолденом» Торо? «Человек — существо ущемленное, и, когда он в мелочах начинает видеть великое, он, конечно, обманывает себя, но он по более большому счету не обманывает себя, по более большому счету он прав. На самом деле жизнь прекрасна, только мы об этом ни фига не знаем...» Есть места, где еще возможно «увидеть великое» и почувствовать, как оно прекрасно, — да только нас в тех местах как не было, так и нет.

Кадр из фильма «Мне не больно». Реж. Алексей Балабанов. 2006

Попытка догнать Утопию сродни безуспешным попыткам Ахиллеса сравняться с черепахой. Парадокс, в полной мере переданный Кафкой в его прозе и переведенный Балабановым на визуальный язык сначала в «Замке», а потом и в остальных фильмах.

Утопия отказывается принимать материальные очертания и остается идеей, мечтой, направлением движения. Движения на утлом «маленьком плоту», о котором поет Юрий Лоза за кадром «Груза 200», или на тающей льдине, на которую уходит с петербургской набережной Иоган в последних кадрах «Про уродов и людей».

Движение за Солнцем как попытка добежать до горизонта — еще и погоня за временем, в надежде на «город-сад» близкого будущего: оно вот-вот наступит? Веры в другую эпоху еще меньше, чем в иное место. Этот лейтмотив позволяет объединить в трилогию «несвершенного будущего» три поздних фильма Балабанова. Сначала «Груз 200», который закрывается концертом группы «Кино» — той самой, что в другом фильме так настойчиво требовала перемен: СССР пал, но мало что изменилось. Потом «Морфий», с редкой последовательностью топчущий большевистскую мечту построения «нашего нового мира». Наконец, «Кочегар», реквием по «лихим девяностым», в жаркой топке которых догорал труп советской мечты. Из пепла не родилось никакого феникса, мертвое так и осталось мертвым.

Кадр из фильма «Груз-200». Реж. Алексей Балабанов. 2007

И все-таки последняя отчаянная попытка была предпринята в фильме, где Балабанову удалось победить и пространство, и время: «Я тоже хочу». Апокалиптическая фантазия вовсе лишена сюжета или характеров в традиционном понимании. Пятеро — не персонажей, масок — в большой черной машине, будто в катафалке, едут в страну вечной смерти, чтобы обрести вечную жизнь. Говоря проще, счастье. Удивительно ли, что находится оно вдали от городов, в необитаемой Зоне — в самом сердце аномальной ядерной зимы, напоминающей о мерзлоте якутской глуши. И счастье это скрыто в жерле безглавой колокольни — трубе, направленной прямиком в небо. В ней испаряются легким дымком Музыкант и Проститутка, оставляя на земле лишь Бандита, в компании еще одного невесть откуда взявшегося странника, Режиссера в исполнении самого Балабанова. Он тоже хотел счастья, но ему оно не выпало.

Ему — в смысле персонажу фильма. Настоящий Балабанов отыскал настоящую Колокольню Счастья. Согласно самопровозглашенному принципу «фантастического реализма», нашел не в фантазиях, а в реальности, в селе Еськи Бежецкого района. Вероятно, вошел туда и исчез. Через сорок дней после его смерти она рухнула. Вход в Утопию закрылся.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera