Виссарион Яковлевич Шебалин родился 29 мая (11 июня) 1902 года в Омске в семье интеллигентов. Музыкальное образование начал получать в 10-летнем возрасте в фортепианных классах Омского отделения Русского императорского музыкального общества. По окончании гимназии в 1919 году, полтора года учился на агрономическом отделении Омской сельскохозяйственной академии, а с 1921 по 1923 год — в Омском музыкальном училище в классах композиции и фортепиано.

С 1923 года — студент Московской консерватории: изучал композицию у Николая Мясковского, к которому относился «как к существу высшего порядка». Вошел в неформальное, группировавшееся вокруг Мясковского, объединение музыкантов — так называемый «Ламмовский кружок» (по имени Павла Ламма, педагога Московской консерватории, источниковеда, исследователя рукописей Мусоргского, впоследствии -инструментовщика созданных в советский период сочинений Сергея Прокофьева). С 1928 года — преподаватель Московской консерватории. В 1942–1948 годах — ее директор. После постановления о борьбе с формализмом (Об опере «Великая дружба» В. Мурадели) был снят с должности и разжалован: преподавал в Институте военных дирижеров. Впоследствии вернулся в консерваторию, где работал на кафедре композиции.

Первыми выпускниками класса Шебалина были Тихон Хренников, Борис Мокроусов; в военные годы — Оскар Фельцман, Леонид Фейгин; но цвет музыки составили его студенты позднего поколения — Борис Чайковский и Карен Хачатурян, Юрий Чичков и Александра Пахмутова, Эдисон Денисов и София Губайдулина. Многие, как в свое время и сам Шебалин, приезжали в Москву из глубинки. Приезжали «за информацией», которую сполна получали в виде профессиональных советов, практических рекомендаций и стратегических напутствий своего педагога. «Вы должны взять всю полноту ответственности за судьбы советской музыки», — негромко говорил Шебалин своей волгоградской студентке Александре Пахмутовой. И она эту «полноту» взяла, опередив многих коллег-мужчин по композиторскому цеху.

Толерантный и тактичный да застенчивости, Шебалин безошибочно умел находить главное в композиторских дарованиях студентов. Он воспитал не только плеяду замечательных авторов-песенников, многие из которых писали музыку к кино, но и сочинителей театральной музыки, и радикалов так называемого второго авангарда. «Это был удивительно прекрасный человек. Его доброта, честность, исключительная принципиальность всегда восхищали меня», — писал Дмитрий Шостакович. Наследие Шебалина — пять симфоний, две оперы («Укрощение строптивой», «Солнце над степью»), два балета («Жаворонок», «Минувших дней воспоминанье»), музыкальная комедия («Жених из посольства»), Скрипичный концерт, девять квартетов, фортепианные пьесы и камерные сочинения, кантаты, романсы и хоры, музыка к драматическим спектаклям и к восемнадцати кинофильмам.

Кинобиография Шебалина началась в 1930 году — он написал музыку к звуковому фильму Владимира Немоляева «Смычка Турксиба». Был одним из композиторов фильма Александра Мачерета «Дела и люди» (1932). После работал над музыкой к «Рваным башмакам» (1933) Маргариты Барской и «Гобсеку» (1936) Константина Эггерта. Затем был «Пугачев» режиссера Павла Петрова-Бытова по сценарию Ольги Форш.

Прославляя на экранах 1937 года вождя крестьянского бунта, картина по понятным причинам игнорировала пушкинские эпитеты «бессмысленный и беспощадный». Пантеону предтеч революции Пугачев требовался в образе защитника крестьянства, поборника справедливости, «отца родного», со всей очевидностью рифмующегося с кремлевским «отцом народов». Стихийная революционность татаро-башкирских крестьян, задавленных екатерининским гнетом, благодаря недлинным, но регулярным симфоническим эпизодам Шебалина облекалась пафосом «Богатырской» симфонии Бородина. Тогда как народные хоры воспевали тяжелое крестьянское житье, порой они напоминали жалобный скулеж «Хлеба, хлеба…» из оперы Мусоргского «Борис Годунов». На таком эпическом фоне звуковая характеристика екатерининских войск была красноречиво минимальной: лишь сухая барабанная дробь.

Впоследствии в советском кино эта дробь начнет «скольжение» в более поздние эпохи: станет обязательной приметой «аракчеевщины»; наполеоновского нашествия; казни декабристов (как, например, в фильме Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья»). Но с точки зрения большой истории музыки маршрут «дроби малого барабана» видится совсем иначе. Рожденная в качестве самодостаточной симфонической единицы в знаменитом «Болеро» (1928) Мориса Равеля, благодаря Шебалину, она сперва попадет в фильм «Пугачев», а уже потом — во вторую часть знаменитой Седьмой «Ленинградской» симфонии Шостаковича. Конечно, случайность, но Шебалин и Шостакович подружились как раз в 1928 году.

Во времена, когда не существовало компьютеров и прочих носителей звуковой памяти, базой данных могла быть только сумма освоенных композитором стилей и его собственная память о когда-либо услышанной или изученной музыке. База данных Шебалина простиралась глубоко в недра русской классики. Восстановив и отредактировав многие сочинения Глинки (в том числе Симфонию на две русские темы), Мусоргского (оперы «Сорочинская ярмарка», «Саламбо»), Чайковского, Танеева и других, Шебалин абсолютно свободно распоряжался той русской лирико-эпической краской, которая идеально ложилась на кадры равнинных пейзажей (как в фильме «Жуковский»), озвучивала пустынные степные панорамы («Пугачев»), ликовала в народных сказочных сценах («Садко»), растревоживала ощущением опасности («Заговор обреченных»).

Конечно, курьезно читать в титрах фильма «Композитор Глинка» (1952) строку «композитор — В. Шебалин», но Григория Александрова, режиссера этой развесистой биографической «клюквы» ситуация не только не смущала, — веселила. Картина, вся сплошь на выдержках из музыки глинкинских опер, романсов, хоров и увертюр, предоставила Шебалину и работавшему вместе с ним композитору Щербачеву простор для остроумнейших аранжировок, вроде порученной трубе под струнный оркестр мелодии «Попутной песни» или хулиганского эпизода, где разучиваемый под предводительством Глинки хор «Славься» акустически «воюет» с благозвучным хором из итальянской оперы. Эти кадры, композиционно похожие на эпизод драки из кинокомедии «Веселые ребята», неожиданно приоткрывают игровую изнанку патетической биографии родоначальника русской оперы. Серьезная репутация Шебалина, похоже, служила охранной грамотой фильму Александрова, по существу не оставившему камня на камне от научно достоверной жизни «русского Моцарта».

Среди режиссеров, с которыми работал Шебалин, был и Яков Протазанов, автор фильма «Семиклассники» (1938) о юном авиамоделисте Юре Рощине. Фоном киноповести про пионера, одержимого тщеславной мечтой, чтобы его модели взлетели выше всех, читалась эпоха, когда советское авиастроение приходило на смену оборонному дирижаблестроению. Навряд ли в работе над этим фильмом Шебалин преследовал недавний успех своего наставника — Мясковского, чья Шестнадцатая симфония («Авиационная») в 1935 году собрала восторженные отклики публики и прессы. Но к теме воздухоплавания Шебалин вернулся еще раз: в 1950 году он получил заказ на музыку к фильму Всеволода Пудовкина и Дмитрия Васильева «Жуковский».

Тайнам полета, разгадываемым «на примере простого птичьего крыла», в этой картине предательски вредит царская политика. Невзрачным маневрам первых отечественных аэропланов режиссеры по ходу фильма дали набрать скорость и высоту, неожиданно показав в финале ладные эскадрильи истребителей, современные дате выпуска картины. В воздух они поднимаются под музыку, отдаленно напоминающую «Полет валькирий» Вагнера. Если бы была хоть малейшая надежда на то, что эти кадры видел Френсис Форд Коппола, разгадка о том, кем вдохновлено «вагнеровское» начало его фильма «Апокалипсис сегодня» была бы очевидной.

Поднявшись в воздух, уже через два года Виссарион Шебалин познавал водные глубины в фильме «Садко» режиссера Александра Птушко (1952). Спасательным снаряжением ему служила музыка одноименной оперы Римского-Корсакова, аранжировки которой Шебалиным были отточены до полной неразличимости стилей выдающегося инструментовщика XIX века и советского мастера, профессора, депутата верховного Совета и лауреата двух Сталинских премий.

Елена Черемных