В 1948 году во вступительной речи на совещании деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б) Жданов призвал к гласности: «Вопросы нельзя загонять вглубь: их нужно выяснить публично».
‹…› В ходе последовавших обсуждений было установлено, что в заблуждениях композиторов повинен субъективный идеализм. Применительно к обсуждаемому вопросу, идеалистический уклон проявляется в том, что художник сам воображает себя ценителем и окончательным судьей своего творчества, «ему нет дела до слушающего его человеческого общества». Как выяснилось, это не случайно, так как из 315 композиторов и музыковедов на политические лекции ходят лишь десяток-другой, даже на лекцию по эстетике проходят 10-12 человек. Мало бывали композиторы и в рабочих коллективах. В ходе дискуссии было высказано убеждение: «Если бы Хачатурян, прежде чем дать свое произведение на концертную площадку, побывал в московских домах культуры, в Доме ученых или во Дворце культуры автозавода им. Сталина, он получил бы много деловых замечаний, в корне отличающихся от того елея и славословия, которые столь щедро расточались друзьями композитора и некоторыми его прихвостнями и лизоблюдами».
‹…› Положение усугублялось тем, что Шостакович, Мясковский, Шебалин были профессорами Московской консерватории, а Шебалин еще и ее директором. Много сил было приложено, чтобы поссорить композиторов-«формалистов» с народом и классиками. Сколько раз им в укор адресовали слова Глинки: «Создает музыку народ, а мы, художники, только ее аранжируем». Не все, конечно, подвергнутые критике могли утверждать, что только этим они и занимаются. Опальным композиторам досталось и за декадентство, атональность, диссонансы и дисгармонию, за воскрешение интонаций и приемов Баха, Генделя, Гайдна. Был развенчан и Стравинский за то, что он с одинаковым равнодушием создает то католическую мессу в условно-декадентском стиле, то цирково-джазовые пьесы. Мессиан — за мистицизм, Хиндемит, Кшенек, Берг, Бриттен — за дикие созвучия, за воспевание эротизма, психопатии, аморальности. Конечно же, получили свое критики, проявившие беспечность в оценке «декадентов» и «лженоваторов». Попутно была разгромлена «теорийка», что «нас-де поймут через 50-100 лет».
Совершенно не удовлетворил президиум нераскаявшийся Шебалин — ни от музыки своей не отказался, ни педагогических ошибок не признал. Как и Попов, который недостатки своего музыкального языка — «гипертрофию полифонических приемов» отнес не к слепому увлечению чуждыми, буржуазными образцами музыки, а к результатам своей «постоянной и упорной работы над постижением великих основополагающих принципов классической русской и западногерманской музыки». И музыковед И. Бэлза не раскаялся в своих «порочных концепциях». Но в целом собрание прошло по намеченному сценарию, можно было с удовлетворением подводить итог.
Была ли в самом деле в советской музыкальной культуре борьба двух направлений? Думается, была. Композитор Николай Каретников вспоминает: «Были отстранены от преподавания Шебалин, Шостакович, многие другие советские крупнейшие музыканты. На первый план в композиции, в преподавании, в руководстве вышли люди, которые при иных обстоятельствах никогда не оказались бы на ведущих ролях. Под запрет попала не только лучшая советская музыка — от испуга даже Дебюсси перестали играть. По существу, весь зарубежный XX век оказался под запретом. Вот эпизод из студенческой жизни того времени. В аудиторию входит доцент — преподаватель зарубежной литературы, ставит на пюпитр партитуру, открывает ее на первой странице и произносит: «Вот, товарищи, австрийский композитор Малер. Родился в 1860 году, умер в 1911. Написал 10 симфоний, 5 вокально-симфонических циклов. Композитор этот реакционный, буржуазный и статичный. — Доцент закрыл партитуру... — Теперь перейдем к Рихарду Штраусу». Так в 1951 году мы прошли Малера. В руках одного педагога кто-то увидел Стравинского — скандал на всю консерваторию. В общежитии у студентов опять Стравинский — скандал пуще прежнего. Один из учеников Шебалина в 1952 году использовал диссонирующий интервал — из Союза композиторов прибыла комиссия, которая пристрастно допрашивала — кто научил такому святотатству. Студенты не выдали.
Гольдин Л. Как музам помогали // Советская культура. 1988.
11 августа.