Пан
Проект экранизации «Пана» (1894) Кнута Гамсуна относится к раннему периоду сотрудничества Балабанова с Сельяновым. Сценарий они написали вместе еще в начале 1990-х, слив роман с его эпилогом — новеллой «Смерть Глана», действие которой происходит через шесть лет после описываемых в «Пане» событий. Молодой лейтенант Глан снимает мундир и удаляется от цивилизации в глубь леса, чтобы стать вторым Заратустрой, но в результате бесплодно мается от зова плоти на фоне фьордов. Сцены охоты чередуются с эпизодами странной любви, пейзажи северной Норвегии сменяют джунгли Индии, чувства бурлят, а ружья стреляют.
Может показаться, что экологический пафос романа про лесного отшельника не очень вяжется со стилем раннего Балабанова, каким мы его знаем, — режиссера, предпочитавшего натуре тесное, клаустрофобичное, монохромное пространство неуютных холодных городов и замков. И все-таки некоторые главы «Пана» очень хорошо ложатся на поэтику Балабанова, в первую очередь, вся любовная линия: чтобы привлечь внимание купеческой дочери Эдварды, лейтенант выбрасывает в море ее туфельку, а из ревности к хромому доктору простреливает себе ногу. «Ну-с, как там кнут?» — шутили над Гамсуном русские символисты в начале века — и это не банальный каламбур. Гамсун был пионером скандинавской сексуальной революции и перверсивной чувственности, к которой Балабанов обратится в фильме «Про уродов и людей».
Интересно, что именно в «Пане» впервые появляется типичный балабановский герой — режиссер-неудачник: желая произвести впечатление на соперников, Глан закладывает под скалу пороховую мину и устраивает фейерверк, на котором случайно подрывается его вторая любовница Ева. Гамсун, мистик, анархист и протофашист, заинтересовал Сельянова с Балабановым прежде всего своей критикой цивилизации, и, кажется, что его влияние гораздо сильнее, чем принято считать. Путь Глана повторит главный герой «Американца» Ник Макгауэр, который уедет из Нью-Йорка и найдет последний приют в глубине Восточной Сибири, у тофаларов, — только с хэппи-эндом вместо самоубийства.
Возможно, если бы «Пан» был снят, то вместе с «Рекой» они явили бы зрителю другого, «лирического» Балабанова. Такого, каким он виден в натурных съемках «Морфия» — да и в отдельных эпизодах «Груза 200», пусть речь и идет, скорее, о «северной готике», чем о буколике.