‹…› Максим в кинотрилогии Г. Козинцева и Л. Трауберга ‹…› предстает «тощим парнем с умным взглядом, с острым носом, с упрямой копной волос — оторвавшийся от своей среды книжник, интеллигент-самоучка». Но чем дальше, тем последовательнее освобождают режиссеры своего героя от интеллигентской меланхоличности, от каких бы то ни было следов рефлексии. Совсем иным, чем в сценарии, входит он в трилогию, открывающуюся фильмом «Юность Максима».
Характерен был не только внешний облик Максима — широкоплечего, коренастого паренька с простым открытым лицом и озорной улыбкой, закономерна была не только его психология человека, вступающего в революционную борьбу, не ведая сомнений, и уверенного в грядущей победе, но и его социальное происхождение. ‹…›
В «Юности Максима» пролог не только указывает место и время, в нем возникает одновременно очень важная для искусства 30-х годов тема — тема «позорного десятилетия русской интеллигенции», тема измены, предательства бывших «сочувствующих». Она возникает почти сразу же, когда профессиональный революционер Поливанов сталкивается в подъезде со своим бывшим товарищем. Встреча, очевидно, неприятна для господина в роскошной шубе, но он все-таки, пытаясь соблюсти приличия, проводит его к хозяину дома, просит дать убежище на ночь. И здесь тема предательства становится явной. Сытенький, преуспевающий хозяин — то ли модный адвокат, то ли университетский профессор — отказывает Поливанову в убежище. Он способен лишь на громкие фразы, на лицемерные вздохи о погибшей революции, да и бывший товарищ Поливанова остается в этом же лагере сытых, благополучных, продавшихся. И как приговор ему звучит единственная жесткая фраза, с которой Поливанов уходит в ночь, в темноту: «Мы с тобой Маркса вместе не читали».
После пролога действие перебрасывается на рабочую окраину, в грязный двор, увешанный бельем. Здесь появляется веселый, беззаботный герой картины. Он читал пока только Антона Кречета, но стоит больше, чем либерал, прочитавший Маркса. На него возлагают и Поливанов и авторы картины свои исторические надежды. Этот парень из рабочих совершит революцию и построит социализм.
Поначалу Максим предстает беспечным, непосредственным парнем: прыгает с забора, бросая перед собой кудахтающую курицу; с простодушным восторгом рассказывает о цирковых представлениях французской борьбы; с места в карьер идет на приступ симпатичной девушки.
Козинцев и Трауберг не боятся «снижения» героя, потому что в его человечности, в его жизнелюбии видят неотъемлемую черту будущего революционера. Органичный и последовательный оптимизм был присущ картине и ее герою, что тоже характерно для 30-хгодов. ‹…›
Люди дела, люди, уверенные в своей исторической правоте, предстают в фильме. Поэтому городовые никак не могут сорвать с фонаря Максима, обращающегося с призывом к толпе, поэтому тюремщики могут целой бандой набрасываться на заключенных, поющих песню, душить, зажимать им рты, а песня будет звучать, шириться, крепнуть, пробиваться сквозь стены.
И в финальном кадре, когда герой с узелком за плечами уходит к новым испытаниям, вовсе не звучит меланхолическая интонация чаплиновских фильмов. Мажорное, светлое восприятие жизни отличает и взгляд авторов и психологию героя этого фильма, родившегося на рубеже первой и второй половины 30-х годов.
«Юность Максима» — авторы нашли точное название. Фильм в самом деле был юным, проникнутым свежестью, радостным ощущением полноты жизни, веры в победу. И эта запевка трилогии определила в дальнейшем всю ее стилистику. ‹…›
«Юность Максима» показывала становление героя, его первые шаги в революционном движении. ‹…›
Ханютин Ю. О фильме «Юность Максима» // История советского кино. 1917—1967: В 4 т. Т. 2. 1931–1941. М.: 1973.