Советский экран двадцатых не был пуританским, но и тогда изумляло амплуа Людмилы Семеновой, все игравшей обольстительницу — хоть не было у нее ни точеных плеч Юлии Солнцевой, ни уютной домашности Анны Стэн, ни жгучести Наты Вачнадзе, ни шарма какой-нибудь там буржуазной «вамп»... Грубоватая лепка лица, крупные руки простолюдинки, тяжеловатая походка. В Семеновой этакая «нашенская», рабоче-крестьянская косточка. Это воистину Венера эпохи диктатуры пролетариата — влекущая, неотразимая. Не требуя ухаживаний, она смотрит в упор, в глазах ее — темное колыхание ворочающейся бездны. Началось — с ФЭКСовского «Чертова колеса»: матросик загулял и подвел боевой экипаж — назидательный сюжет хазе противополагал казарму. Но мир «порядка» был здесь скучен, а хаос — пленительно-фееричен. Воплощала его героиня Семеновой — «девочка Валя», дитя ленинградских вечеров, потерявшая невинность где-то в чахлом скверике и, верно, не придавшая тому большого значения: острый взгляд из-под косой челки, влажная ладошка, восторженный хохот при взрывах фейерверка... Она — и капля толпы, и душа этой ночи народного гуляния, припахивающей гарью и дешевым одеколоном... Энергия граждан не должна была «перекачиваться» в личную сферу, и потому чувственность диктатуре не была угодна (см. Оруэлла). К закату двадцатых в фильмах с Семеновой тема пола постепенно компрометируется. И, как в резервацию, загоняется в амплуа проститутки. Наступало время, когда кинозвездам надлежало выражать соответствующие интересы государства: темой Любови Орловой был взлет Золушки при социализме, а Марики Рокк с ее плоским лицом и напудренными плечами — превосходство арийской расы. 

Ковалов О. Чертово колесо // Сеанс. № 8. 1993.