<...> Фантастика ли?.. Вероятно, так. Уж больно невероятные вещи происходят на экране.
Научная ли?.. Безусловно нет, скорее антинаучная. Авторы в этом смысле настроены откровенно эпатажно. Они, к примеру, совершенно не намерены даже намекнуть, каким образом перемещается в пространстве ржавая и дырявая бочка
Ага, стало быть, есть и пародия?.. Вряд ли. Тут все и сложнее и проще. Проще вот почему. Прямая деловая причина именно такого художественного решения в том, что отечественному кинематографу не хватило бы ни сил, ни средств, ни людей, ни профессионального умения, чтобы «выдать» на экране мир дальних галактик и сверхцивилизаций в их научно-технологическом блеске. Реваз Габриадзе, Георгий Данелия, Павел Лебешев, Александр Самулекин и Теодор Тэжик понимали это и потому остроумно и просто решили проблему: вывели на экран примитивную, «бедную» цивилизацию.
Сложность же в том, что недостатки отечественной кинотехнологии становятся порой источником достоинств кинематографии. В данном случае порождают ясный и точный замысел фильма. Перед нами, очевидно, цивилизация, обожравшаяся технологиями, а потом отрыгнувшая их. Авторы фильма бросают вызов привычным
технологическим парадам в десятках фильмов о будущем. В итоге пародируется не сам жанр научно-фантастического кино, но некоторые реалии подобных фильмов, и до жанра авторам нет дела. Они не над будущим смеются, но над нашими современными технократическими амбициями.
Здравый смысл авторов фильма налицо: «не в этом счастье», — говорят они. По другому счету будем искать истину — по нравственному. Чем душа жива в этих дальних галактиках?...
«Не новый поворот», — слышу я голос оппонента. Что ж, может быть, и не новый... Но выраженный с такой конечной яростью, какой я не вcтречал. Привычная логика суждений в этом случае такова: «конечно, человек важнее всего, но техника сама по себе не только необходима, но и прекрасна». Но эта логика половинчата для
Габриадзе и Данелия. Гнусь и ржа самой великолепной техники выявлены ими до конца. И тогда становится легче говорить о главном.
Главное в ленте — это зрелище человеческого падения, разложения и деградации личности. «Страну рабов, страну господ» живописуют нам авторы «Кин-дза-дза!», живописуют с горечью фарса, порой гиньоля. Если всмотреться, за десятками фарсово-трагикомических деталей проступает некая общественная система, достаточно последовательно и строго выстроенная. «Опять-таки не ново!» — скажет мой ученый оппонент, поместит Плюк и плюкан в
литературно-исторический контекст, помянет Замятина, Хаксли, Оруэлла. Более того, расценит фильм как проекцию на возможное будущее нашей цивилизации.
Но «Кин-дза-дза!» не относится ни к утопиям, ни к антиутопиям. Данелия движим здравым смыслом, который требует ясности и отчетливости позиций. Будни галактики Кин-дза-дза для него не Послезавтра, а Сегодня. Язвы деградации личности, утраты духовности испещрили весь земной шар. Данелия не побоялся в
своем фильме сконцентрировать эти язвы, довести их до критической массы...
Мне думается, что и неровное дыхание фильма, отдельные его длинноты и несообразности проистекают из того же: из трагического ощущения режиссером утраты человеческого тепла. Не потому ли и для себя самого, как актера, Георгий Данелия избирает в фильме
особую роль? Улыбчивый убийца, стерилизующий мир по своему усмотрению, творец геноцида, облаченный в белые безгрешные ризы — вот что играет Данелия. И в первый, пожалуй, раз его улыбка на экране пугает. Это что же должно было произойти, чтобы
едва ли не самый большой человеколюбец в нашем кино решился сыграть садиста?..
Значит, что же: лишь тотальное неверие и отчаянный крик предупреждения?
Ну нет, только не так! Иначе это не был бы фильм Данелия.
Вот тут, пожалуй, самое время вспомнить о многозначности здравого смысла. Ну, в самом деле, разве не от лукавого финальный сыр-бор, суета вокруг спасения Уэфа и Би? Откуда такая самоотверженность во имя деградировавших подонков? Сердцевинный это вопрос, главный...
Антиномия прораба и студента налицо. Но и общность тоже обнажена. И Станислав Любшин, и Леван Габриадзе точно и звучно ведут свою главную ноту: человеческое достоинство.
Им бы вырваться домой: слов нет, это и есть доминанта всех поступков. Но не менее существенно и другое: выстоять, сохранить себя, не впасть в рабство, не оскотиниться — именно так! И внутреннее действие фильма вокруг того и складывается.
Вот ведь как все вокруг медленно, но верно сдвигает тебя назад, к звероподобным предкам! Подчинись инстинктам: есть ведь так хочется, пить!.. Подчинись насилию: вдень в нос колокольчик, родной... Теперь приседай, приседай, похлопай себя дурацки по щекам и раскорячься, родной... И молви — «ку»! Может быть, самый горький момент фильма — это тот, когда наши соотечественники суетливо и подло жалуются начальству — эцилоппу — на бродячих коллег Уэфа и Би.
Впрочем, к чести Машкова, спасовал он все же на минутку... Потому как увидел тут же себя в кривом зеркале. Увидел, как Би и Уэф моментально стали закладывать друг друга вооруженному эцилоппу. Но не просто зарегистрировал прораб в тот момент животный страх у бродячих артистов-плюкан. Думается, еще и пожалел их, испытал чувство сострадания.
В этом — суть.
Замысел авторов фильма представляется мне глубоким именно в том, как и в сумерках еще недавно живой души, среди царства инстинктов отыскивают они человеческое. Стало быть, не так уж с бухты барахты вспомнили в час отбытия Владимир Николаевич и Гедеван об опустившихся и одичавших хозяевах пепелаца. Почувствовали себя в их шкуре. Подметили зверское в себе, человеческое в них... Возвысились до сострадания.
Чувство это в высшей степени свойственно музе Георгия Данелия. Есть благородство и вера, а потому никак не наивна отчаянная попытка Машкова спасти «недочеловеков» Би и Уэфа, от которых его уже тошнит.
Вот почему именно этот отчаянно нелепый поступок так необходим авторам. Именно это кажущееся бессмысленным многозначие здравого смысла и создает удивительный эффект просветления в финале ленты. Когда все уже, кажется, погребено в железный ящик-эцих, и Вера, и Любовь ...
Когда после смрада Плюка и мертвечины Хануда засиявшие цветами просторы Альфы тоже оказываются пораженными тленом изысканной бесчеловечности... Вот тогда Машков и Гедеван делают еще одну попытку спасти тех, к кому «привыкли, что ли», — и это безрассудное братство и дарит нам свет Надежды. Свет непогребенной Надежды: мы все-таки останемся людьми.
Но в фильме, как известно, все произошло проще, без патетики. Грубый и невежественный Уэф не захотел на планету, где не знают, «кто перед кем будет приседать», а образованный Би отказался от общества, в котором «нет цветовой дифференциации штанов». Прораб и студент возвратились на Землю из галактики Кин-дза-дза без спутников... И только тут, на Земле, донеслось до них из воздушных миров пробившееся через нечленораздельные «ку!» и «ы-ы-ы!» неутоленное вопрошание: «Мама, мама, что мы будем делать?»
А в самом деле, что мы все, земляне, будем делать?.. Не так-то просто ответить на этот вопрос, да и не притязали на это авторы умной и горькой ленты. Но чего не надо делать, они знают хорошо.
Не станем вдевать в нос колокольчик... Отучимся унижаться, а того важнее — унижать... Попробуем думать, что говорить, а куда важнее — говорить именно то, что думаем... Докажем, ей-богу, что юный Гедеван не так уж и ошибается, когда полагает, что на Земле не перевелись еще порядочные люди. <...>
Гуревич Л. Многозначность здравого смысла // Искусство кино. 1987. № 7.