В знаменитом эффекте Кулешова это явление фигурировало как осознанная данность киноязыка. Обстоятельства кулешовского эксперимента не совсем ясны: все, вспоминающие о нем, говорят с чужих слов. Но даже если эксперимент остался мыслительным, — не беда. Выводы его, в ту пору звучавшие неожиданно, сегодня стали азбукой монтажно-кинематографического мышления.

Итак, что же сделал Лев Кулешов, в ту пору в середине двадцатых годов один из самых знаменитых наших режиссеров, новатор и пролагатель новых путей?

Он взял три куска пленки, запечатлевших задумчивое, отрешенное лицо Ивана Мозжухина, кумира дореволюционной публики. И каждый из этих трех кусочков склеил с иным кадриком.

Получилось три различных монтажных фразы. Все равно как если б к одному и тому же существительному (подлежащему) были присоединены разные сказуемые.

Первый случай:
...смотрит Мозжухин...
...стоит тарелка супа...
Второй случай:
...смотрит Мозжухин... 
...стоит гроб...
Третий случай:
...смотрит Мозжухин...
...сидит юная девушка...

В результате один и тот же Мозжухин, в одном и том же кадре, попеременно выглядел то голодным, то печальным, то влюбленным.

Может показаться — так чаще всего и писали, — что перед нами случай арифметического сложения кадров. Увидев автодорожный знак «стоянка запрещена», а вслед за ним «сто метров до поворота», шофер понимает своеобразие дорожной ситуации. Так, мол, и здесь: сложив кадр «Мозжухин смотрит...» с кадром «...на еду», мы открываем: «Оголодал, бедняга». В статьях и книгах снова и снова доводилось читать о «результате», о «сложении», о «сумме» кадров. И только киновед Н. Клейман в своей публикации 1968 года^[1] обратил всеобщее внимание, что такое сложение становится невозможным, если мы с самого начала не займемся противоположным действием: вычитанием.

Роден, сказавший: «Беру глыбу мрамора и отсекаю все лишнее», дал фундаментальную формулу искусства вообще. В эксперименте Кулешова второй кадр отсекает из первого все, что не имеет отношения к их контексту. Вот почему нужен для данного эксперимента именно нейтральный кадр Мозжухина. Будь он слишком весел, он не смонтируется с гробом, будь слишком воодушевлен, посмотрит мимо тарелки. Формула математического действия приобретает тогда следующий вид:
Кадр X (с Мозжухиным) — голод + вожделение + печаль + лиризм + задумчивость + тоска + + философичность + рефлексия + болезнь и т. д.
Кадр У (с тарелкой) = стол + скатерть + тарелка +. суп + пар + тепло + запах и т. д.
X + У — Мозжухин голоден.

Из множества смысловых ядер, без труда открываемых нами в пространстве каждого кадра, мы связываем напрямую только те, что взывают друг к дружке, отбрасывая все остальное, как несущественное, как «шум» по отношению к данному только что нами установленному «сигналу». Появится третий кадр — он или укрепит создавшуюся связь между смысловыми ядрами, либо потребует ее уточнения, отброса уже из «сигнала» чего-то, что оказывается «шумом» с учетом нового контекста. ‹…›

Демин В. Стареют ли фильмы? М.: Бюро пропаганды советского киноискусства, 1978.