Что мне нравится безоговорочно, восхищенно нравится в Абуладзе — так это его умение... уходить от себя самого. Умение эволюционировать. С собою спорить: вчера — с собою позавчерашним, сегодня — со вчерашним собою.
Поставил он когда-то фильм «Чужие дети». Умно, тонко, чутко поставил — чутко по отношению к тогдашнему времени: для Грузии — так же, как, положим, для Украины, — пришло время форсирования в искусстве темы города, культивирования образа города. Показать город, внедриться в жизнь горожанина значило утверждать фактическое равноправие не по-туристски экзотической, а серьезной, современной, промышленной Грузии с развитыми европейскими странами.
Что ж, отлично! И остаться бы Абуладзе среди первых
Появился фильм-поэма «Мольба». Фильм, как известно, про старину: ожившие предания, заветы предков. Вот и ставь про старину так же, как поставил: немного угрюмо, хмуро и строго.
Нет, бросает Абуладзе от строгости к веселью, к комизму. К безудержному хохоту. А от старины — к нашим дням. И теперь он ставит кинокомедию: опять, опять от себя уходит.
Философская комедия «Ожерелье для моей любимой» — первый цветовой фильм Абуладзе. И хотя я уверен, что свои цветовые фильмы он уж тысячу раз видел, видел где-то в себе, в сознании, в воображении, «Ожерелье...» — новость для него. И теперь ему хочется, чтобы то, что он видел, сбылось: поток света и цвета, но не слепящий, а текущий как бы отовсюду, излучаемый не небом только, но и самою землей, всем миром.
— Мягче! Мягче!
Тенгиз Абуладзе, прекрасно чувствующий старину, более того, подобно многим теперешним художникам и поэтам, умеющий просто-таки жить в старине, знает, помнит: Грузия — страна огнепоклонников, язычников-солнцепочитателей, для которых солнце было богом, а бог — солнцем. Так было до IV века, до принятия христианства.
Абуладзе — тоже солнцепоклонник, но солнца в фильмах его ...никогда нет. Не помню, чтобы оно было: в «Чужих детях» — затененные, чуть угрюмые дворы старого Тбилиси; тенист, облачен мир в фильме «Я, бабушка, Илико и Илларион». А в «Мольбе» сплошь снег, зима, холод, суровость — не Грузия, а Сибирь, да и только! Солнца не будет и в «Ожерелье...», будет мудрое небо... без солнца: солнце незримо, невидимо, сокровенно. Везде оно и нигде.
Как любовь, как добро: не в однократном порыве сказываются они, не в двух, трех, десяти или ста поступках, а в линии поведения отдельного человека или огромного человеческого коллектива — нации, народа. Быть как солнце — значит жить; так же, как живет оно — живет не только тогда, когда оно сияет на небе, но и тогда, когда его не видно из-за облаков или когда наступает ночь.
У Тенгиза Абуладзе — врожденная интуиция старины; он дома в IV, в VI, в XII веке Грузии; он ярчайшее проявление умения жить в двух мирах сразу: и где-то в древности и здесь, у нас, в современности.
«Ожерелье...» — комедия о современности: Дагестан сегодня. Конечно, любовь, много любви. Приключения, разумеется: влюбленный, согласно завету предков, отправляется в странствие; его окружают чудеса, ждут искушения. Ждут всяческие препоны, которые он одолевает. И работа, труд в комедии будут: много труда, тонкого труда горцев-чеканщиков, оружейников и ювелиров.
И много будет в «Ожерелье...» старины, незримо, как солнце в облачный день, в нашей жизни присутствующей. Будут русалки — веселые девчонки из горских преданий. Горский Дон-Кихот будет; будет клоун и красавица акробатка. Будет искусительница, «почти сатана», коварно пытающаяся заставить юношу забыть о его первой любви. В «Ожерелье...» современное переплетется с древним, реальное — с легендарным, мифами и преданиями.
Но главная работа Абуладзе — впереди еще: фильм о Грузии «Золотое руно».
— Золотое руно, — объясняет Абуладзе, — конечно, символ. Это мудрость, разум. Разум древней Колхиды. В поход за золотым руном когда-то отправлялись греки, разум Колхиды вливался в мировую культуру. Через Колхиду шло, струилось в Европу и то знание о мире, которого достиг Древний Восток. Золото, оно же олицетворяет не только богатство; золото нетленно, вот что важнее всего...
Абуладзе хочет сделать фильм о своей республике. О своем народе. И ему не дает покоя мысль о том, что Грузию строила молодежь.
— Давид-строитель, царица Тамара — это же юноши, девушки.
— Первокурсники, если по нашим понятиям?
— Даже старшеклассники, им было по шестнадцать, по восемнадцать лет!
Таких фильмов не было еще. Я, во всяком случае, не знаю таких — после легендарной, гениально беспомощной «Нетерпимости» Гриффита, — чтобы на экране мчалась, кипела, бурлила, останавливалась неизвестно почему и снова, снова устремлялась вперед наша История. Чтобы проходила перед нами Жизнь Мира в целом — жизнь, объединенная «сквозным действием», каким-то одним понятием. Только не мрачной нетерпимостью, как у Гриффита, а...
— Терпимостью скорее?
— Да. Терпимостью.
И Тенгиз Абуладзе говорит, что он убежден: Грузия — страна добра.
Образ воинственного, с ног до головы увешанного оружием грузина, сложившийся в представлении многих, так же поверхностен и случаен, как, положим, образ легкомысленного весельчака француза или сумрачного, немногословного и почему-то непременно огненно-рыжего англичанина. Воинственность — кто же станет ее отрицать! Но воинственность грузинского ратника — это не агрессивная воинственность; и немыслима Грузия, двинувшаяся в завоевательный поход наводить порядки в смежных землях. Воинственность грузина — воинственность не захватчика, а часового. Воинственность пограничника. Я очень-очень ясно вижу фильм «Золотое руно» — фильм о воплощении высоких нравственных принципов в разные века, в разных людях — так, чтобы один и тот же артист играл и древнего воина и, скажем, поэта XIX столетия. Чтобы неизменным оставался пейзаж: горы, реки, небо.
Еще яснее видят фильм Тенгиз Абуладзе и его друзья — какая-то (вероятно, совершенно нерасторжимая) ватага умных единомышленников режиссера, среди которых кого только нет: полные надежд молодые кинооператоры и солидные историки, ученый-языковед, шофер студийного автобуса и даже... командир корабля, летчик гражданской авиации. Все посвящены в замысел Абуладзе, все верят в его осуществление. Все они один остроумнее другого, один другого талантливее: давно известно, что первый признак талантливого человека — его умение сплачивать вокруг себя другие таланты.
— Мягче, мягче! — деловито сокрушается Абуладзе, глядя на еще немые кадры своей новой ленты.
Турбин В. На земле Грузии // Советский экран. 1971. № 13.