Он остался один. Иные из знаменитых
Он не стал депутатом, членом парламента, руководителем творческого союза, как почти все его сверстники-коллеги, а просто живет той жизнью, про какую мы в юности читали у Хемингуэя, Скотта Фитцджеральда... Мессианством, похоже, не страдает (ну, хотя бы по внешним приметам; как там на самом деле — ведомо лишь Богу да ему самому).
И, что самое невероятное, во что даже поверить трудно — продолжает снимать ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ КИНО. Единственный из всех, кто начинал одновременно с ним.
Впрочем, хвалить его сегодня в профессиональном кругу — едва ли не неприлично. Это уже банальность типа: «Волга впадает в Каспийское море», «Шекспир и Достоевский — гении», «Солнце встает на востоке». А каждому хочется быть тонким и оригинальным. Вот посмотрев «Охоту на бабочек», а потом (в обратном хронологическом порядке) фильм «И стал свет», коллега-критик пожала плечами: «Зациклился на одном и том же — естественная жизнь, естественный мир и разлагающее влияние цивилизации...» Стало грустно и расхотелось продолжать разговор.
Он уехал во Францию почти одновременно с отъездом Тарковского. Это были разные отъезды.
Один — драматический, даже с чертами трагедийности. С яростной борьбой; с жизнью за границей, сложившейся по всем правилам классической драмы, где есть все — кульминация, катарсис, трагическая развязка.
Другой — почти «бесшумный». Вокруг этого отъезда не кипели страсти, не разбушевался скандал, все произошло как-то «естественно». Хотя драма была, она развивалась по другой схеме, и мало кем воспринималась как драма.
Их отъезды очень походили на их фильмы, их жизнь, на них самих.
Вот уже десять лет Иоселиани живет и работает «там». Снял три полнометражных фильма за 20 лет профессиональной жизни здесь и столько же за десять лет там. В общем, негусто.
Даже пытаться не стану в коротеньком эссе хоть как-то коснуться философских и стилевых принципов его творчества, которое — вопреки всему — продолжает развиваться от фильма к фильму. А если лапидарно, то получится по вышеупомянутой формуле коллеги. Названия его коротких и больших фильмов складываются в удивительно буколическую новеллу: «Саповнела» («Цветы»), «Апрель», «Листопад», «Жил певчий дрозд», «Пастораль», «Фавориты Луны», «Маленький монастырь в Тоскане», «И стал свет», «Охота на бабочек». Что-то в этом есть...
Его режиссуре изначально и по сей день присуще удивительное свойство фиксировать на пленке жизнь; но жизнь, им самим сочиненную, со своей географией и хронологией, похожую на реальность так и настолько, как и насколько она, скажем, имела сходство с живописными полотнами старых мастеров. Все, вроде, настоящее, подлинное, достоверное, но много ли такого вам приходилось встречать на самом деле? То-то и оно. В его фильмах все живет и дышит, но отчего-то заставляет задумываться о том, КАК живет и дышит. Как живем и дышим мы сами. В них, этих его картинах, не тесно и много воздуха. Поэтому их можно смотреть по многу раз подряд, не утомляясь и не скучая. И каждому, по мере сил его, в этих фильмах удается увидеть свое.
В Питере его не было очень давно. С конца семидесятых. Помню, на встрече в ВТО, которую вел Сергей Юрский, Отару Иоселиани кто-то задал вопрос (дело было после просмотра «Пасторали»): «А Вам самому интереснее общаться с простым грузинским крестьянином, иди есть кто-то, кто кажется Вам лучшей компанией?» Он удивленно глянул в зал, подумал и ответил: «Ну, в этом смысле, наверное, Моцарт очень славный парень!»
На недавней пресс-конференции в Питерском Доме кино ‹…›, он общался с почтительно-настырными журналистами так, словно с каждым из них сидит за бокалом вина и доверительно беседует. Допускаю, что отчасти это, быть может, и игра (хотя — необязательно). Но в таком случае это — хорошая и умная игра. Наверное, потому что он не стал ни начальником, ни бизнесменом, а так и остался просто художником. Одному ему это удается. И слава Богу. Просто Художник...
Павлова И. Просто Художник // Кадр. 1994. № 1-2.