После того как в начале 80-х он осел в Париже, многие считали, что на его творчестве можно поставить крест: никому из наших киношников не удалось сделать на Западе полноценную карьеру.
Но Иоселиани по-прежнему моден. Давно будучи «не нашим» и не очень-то любя Россию, получает «Ники». Столь же высоко ценят его и в Европе. ‹…› Этому мифу уже более тридцати лет, он родился вместе с фильмом «Листопад». В «Листопаде» речь шла о том, как на заводе профанируют священный грузинский напиток — вино. Но, между прочим, его не стеснялся профанировать и сам Иоселиани — таков его характер. Ходила байка, будто Иоселиани, приезжая в советские времена в столицу, неизменно покупал в «Елисеевском» две бутылки «Вазисубани» московского розлива, вытаскивал пробки, затыкал горлышки бумажками и вручал в качестве подарка председателю Госкино под видом «настоящего домашнего вина». «Мама просила передать!» — доверительно говорил он при этом. ‹…›
И «Листопад», и позднее «Пастораль» столкнулись с нападками местного начальства, обиженного на то, как Иоселиани показал жизнь завода и жизнь деревни. Режиссер и дальше оставался плохим патриотом, всегда дистанцируясь от «грузинского мифа» советского времени.
Но чем дальше дистанцировался, тем в большей степени становился его воплощением — во всяком случае для русской интеллигенции. «Из всего Иоселиани» в качестве любимого фильма интеллигенция 60–80-х выбрала «Жил певчий дрозд». В нем и герой обаятелен, и поток жизни не иссякает, «пенится, как боржоми в бокале» (цитирую восторженного критика-шестидесятника), в нем есть и привкус горечи, и мудрость гения, и безупречно «французский вкус».
Но этот свой чересчур гармоничный имидж сам Иоселиани всегда стремился разрушить. Три года назад в Риге прошла восточноевропейская премьера фильма «Разбойники. ГлаваVII», снятого при содействии французских, швейцарских и российских копродюсеров. На пресс-конференции режиссер показал себя во всем блеске, выступая перед публикой, почти поровну состоявшей из латышей и русских. За день до этого Иоселиани задержали на несколько часов в рижском аэропорту из-за просроченного французского паспорта. То ли и вправду не обидевшись, то ли скрыв обиду за тонкой иронией, режиссер похвалил Латвию, которая блюдет священность своих границ и противостоит проискам международных мафиози (именно этим проискам посвящены «Разбойники»). России же от Иоселиани как следует досталось за ее «агрессивную и мафиозную» внешнюю политику.
Иоселиани и раньше был не прочь съязвить по поводу русских (отождествлявшихся в прежние годы с советскими), но именно это доставляло его поклонникам — московским интеллектуалам — особую мазохистскую радость. ‹…› Но такова судьба Иоселиани в русском сознании: до конца дней своих пребывать культовым певчим дроздом, мифологическим героем мифологической эпохи на мифологической земле — в Грузии.
‹…› Несколько лет назад, едва прибыв в Венецию, Иоселиани подверг сомнению интеллектуальное право жюри, куда входили достаточно известные люди — от нашего мэтра Андрея Смирнова до итальянского мэтра Пупи Авати, — судить его картину «И стал свет». А когда картина получила почетный Специальный приз, заявил, что еще с «Фаворитов луны» получать Спецприз в Венеции стало для него делом рутинным, почти привычкой, почти профессией, а его мнение о жюри ничуть не поколебалось.
После того как и «Разбойников», разумеется, наградили Специальным Большим призом, можно было только гадать, что думает Иоселиани об очередном президенте венецианского жюри Романе Поланском. Факт остается фактом: уже в третий раз грузинский режиссер стал обладателем этого приза. Тем самым доказав, что в одну и ту же воду венецианской лагуны можно войти трижды.
Строй псевдодокументальных притч раннего Иоселиани стал эталонным не только для грузинской, но и для всей советской новой волны: эту мелодию он довел до совершенства в «Пасторали». Дальше двигаться было трудно — особенно в подцензурных условиях, хотя и смягченных покровительством Эдуарда Шеварднадзе, тогдашнего партийного вождя Грузии. И режиссер пробивает путь за железный занавес — создает редчайший по тем временам прецедент (первенство делит с ним Андрей Кончаловский). В отличие от Кончаловского Иоселиани сразу и безошибочно находит страну, которая его ждала. Франция оценила артистичного грузина за меланхолический юмор, сквозь который пробивается неподдельная страсть, и хороший французский язык.
Давно позади опасения, что «художник потеряет почву».
В Центральной Африке, Тоскане или Провансе он снимает один и тот же фильм, тема которого зародилась еще на обочине его грузинских картин и обрисовалась крупным планом только в «Фаворитах луны» и «Охоте на бабочек». Это разрушение традиций и нашествие нуворишей. Данное сочетание отзывается в фильмах режиссера специфическим смешением грусти и желчи. Традиции разрушаются (хоть грузинские, хоть африканские), а в роли нуворишей могут выступать и французы, и русские, и японцы.
Будучи эстетом и умеренным консерватором, Иоселиани ценит уходящую натуру — недобитый цивилизацией африканский быт («И стал свет»), патриархальные нравы средиземноморской деревни («Охота на бабочек» или документальный фильм «Маленький монастырь в Тоскане»), где аристократизм ощутим в лицах как местной знати, так и местных крестьян. ‹…›
В творчестве Иоселиани отчетливо прослеживаются три периода. Грузинский — классический, слегка окрашенный влиянием модернизма 60-х годов. Ранний французский — постклассический и постмодернистский. И нынешний, начатый документальным телесериалом «Грузия» и продолженный «Разбойниками» и совсем недавним фильмом «Прощай, дом родной», премьера которого впервые в карьере Иоселиани прошла в Канне.
Название этому этапу еще предстоит подыскать. В «Разбойниках» Иоселиани, всю жизнь чуравшийся как исторических сюжетов, так и современной политики, смешал то и другое в легком, но не лишенном едкости сюрреалистическом коктейле. Больше всего сарказма, но и больше всего чувства в третьей, современной новелле фильма. Там есть и герои, которых режиссер любит сильнее всего. Это парижские клошары, чьи черты узнаваемы в аристократических парадных портретах. Это все те же старушки из «Охоты на бабочек», одна из которых теперь носит завтрак клошару, а другая обучает приезжего нувориша тонкостям французских вин. ‹…›
Фильм начинается и заканчивается сценами в кинозале, где
Самый последний на сегодня фильм Отара называется по-английски «Farewell Home Sweet Home» («Прощай, дом родной»), а
Учитывая смысл фильма, его можно было бы назвать по-русски «Море по колено» (В российском кинопрокате фильм будет демонстрироваться под названием «In vino veritas».)
‹…› Новая картина соединяет мотивы «Фаворитов луны» и «Певчего дрозда». Безответственность существования как альтернатива прагматизму: будь то прагматизм буржуазный или советский карьерный. Иоселиани убежден, что родиться буржуа — это несчастье, это значит быть рабом своего богатства, своего положения. ‹…›
Другой мотив фильма — переодевание: бедные притворяются богатыми, богатые притворяются бедными. Иоселиани вспоминает по этому поводу свое собственное «большое вранье», когда он работал на металлургическом заводе, и товарищи по цеху не должны были знать, что он из интеллигентной семьи. Это было после хрущевской атаки на художников. ‹…›
Сохранять естественность в любой, самой чуждой ему среде, не подлаживаться ни под чьи вкусы — в этом и состоит урок судьбы Отара Иоселиани, данный опытом, но прежде всего талантом.
Плахова Е. Enfant terrible уходящей породы // Итоги. 1999. 27 июля.