Тема острова.

Сначала родился звук, похожий на шелест.

...Сквозь белую мглу, марево, туман блеснула вода, дохнула гладью, растворившись, ушла...

...проступила размытым пятном, похожим на остров...

...оно надвигалось, тонуло в шелесте листьев, прикрывавших кору...

...ее жилы, извилины, поры.

Нарастающий звук надломился от толчка...

Двор и огород Дарьи.

...Дверь в темную избу бросила открытой. Придерживаясь стены, сошла с крыльца. Постояла, приходя в себя ото сна. Потом поискала глазами, будто кто звал. Но кругом тихо. Подняла лицо к небу.

Звезд не было видно. Сверху тек серый, сумрачный свет. Ночная птица поднялась вдруг с чучела на огороде. Ныряя на бесшумных крыльях, тяжело полетела прочь, Дарья пошла к грядкам поднять упавшее чучело.

Берег реки у деревни.

...В эту ночь к острову причалила лодка. Приплывшие выгрузили на песок канистры, топоры, бензопилы, рюкзаке продуктами. Сняли мотор и вытянули лодку на отмель. Один, рослый, в штормовке и болотных сапогах, оглядел спящий берег, отмель, реку, сделал ладони к губам, закричал:

— Эге-ге-й!..

— Не ори! — сказал бригадир.

По стати самый невзрачный, он взвалил на себя бензопилу, пошел к темне¬ющим избам. За ним, разобрав груз, двинулись остальные.

Двор и огород Дарьи.

...Пугало завалилось в ботву. Дарья подняла крестовину, заново укрепила в гряде. На распорку, встряхнув, кинула свой драный, испачканный землей малахай. Вместо шапки повязала тряпицу. Отошла взглянуть: получилось ли?

В тот же миг в небе блеснул свет зарницы. Первая вспышка: пугало было как Дарья. Вторая вспышка: Дарья как пугало.

— Господи! — сказала она, пораженная этим сходством.

Зарницы выхватывали из тьмы мгновенные серебряные картинки, похо¬жие на фото в обратном, негативном изображении. Избы при этом казались седыми.

Дарья поспешила назад в избу. Плотно закрыла за собой дверь.

Берег реки у деревни.

Странная, смутная ночь продолжала кружить над островом. Было тихо, и в этой сонной, живой, текущей, как вода, тишине — река, берег и деревня на нем казались бессмертными, как само небо.

Матёра спала. Не лаяли собаки. Не скрипели ворота.

Караван барж, идущий на ГЭС.

...Мимо, в опознавательных огнях, шли Ангарой караваны с грузами для строящейся ГЭС.

Изба Дарьи. День.

Утром сидели у Дарьи за самоваром: Катерина, Настасья, Татьяна, тетка Лиза, Вера Носарева, Сима с внучонком Колькой — все были ее подружки, старухи. Предстоящего переселения деревни, как бы сговорившись, не трога¬ли. Тянули слабый, сторонний и редкий разговор ни о чем.

— Я, девка, уж Ваську, брата, на загорбке таскала, когда ты на свет роди¬лась, — говорила Катерина.

— Вот. однако, и будешь года на три меня постарей, — отвечала Наста¬сья.

— «На три»! Я замуж выходила — ты кто была? Без рубашки бегала. Куда тебе ровняться? Ты против меня вовсе молоденькая.

— Дарья, однако, обоих нас постарше годов на семь будет. Обе мы перед ней что девчонки, —сказала Катерина.

Все поглядели на Дарью.

Хозяйка дома участия в разговоре не принимала, но все сказанное за столом невольно относилось к ней. Лицо ее было усталым. Беспокойная ночь саднила ее, хоть виду старалась не подавать.

— Чего спорить-то? Всем вам до смерти по три пердинки осталось, — сказала Вера Носарева.

Она поставила свое блюдце и вдруг, без всякого перехода, грубым и сильным голосом завела:

— Не велят Маше за ре... за реченьку ходить, ох, и не велят Маше... моло... молодчика любить...

Так же неожиданно оборвала. Долила в блюдце чаю. Шумно потянула губами.

Колька, парнишка молчаливый и дикий, с пристальным, недетским внима¬нием взглянул на нее.

— Ишь уставился нымтырь, ровно гвоздь, — сказала Вера.

Сима, прижав к себе Кольку, сказала:

— Он не нымтырь.

— Не нымтырь, а молчит, — сказала Катерина.

— Пошто говорить-то его не учишь как следовает? — сказала тетка Лиза. — Он вырастет — он тебя не похвалит.

— Он вырастет —никого не похвалит, —сказала Вера.

Сразу, без перехода, затянула второй раз:

— Не велят Маше моло... молодчика любить, ох, и холостой парень, люби... любитель дорогой...

И опять бросила:

— Чай-то вовсе простыл...

— Новый ли, че, поставить?

— Можно, — сказала Настасья.

Но никто не поднялся.

Дарья тоже продолжала сидеть, как бы отстранившись от всех. Лицо ее было невнимательно и печально.

Колька подошел к Дарье, приткнулся к ней. Дарья провела рукой по плечику.

— Может, попужать только хотят? — вдруг спросила Катерина (за кадром).

— Чего нас без пути-то пужать? — ответила Сима.

— А чтоб непуженых не было.

— Осподи, царица небесная! — вздохнула Настасья. — Сегодня подня¬лась, вспомнила со сна, переезжать скоро, — ой, сердце уперлось, не ходит.

Наконец разговор уперся в то главное, о чем боялись говорить, чтоб не травить себе душу.

— Нет, девки, — сказала Вера. — Поплыла наша Матёра, поехала... Теперь уж ничем не остановишь...

Все смолкли.

Молчала и Дарья, к чему-то в себе прислушиваясь.

На порог заскочила курица. Колька топнул на нее. Курица сорвалась. Зашлась в суматошном крике, заметалась в сенях, наскакивая на стены, в последнем отчаянии влетела в избу и присела, готовая хоть под топор.

(За кадром).

— Вот и богодул! Пташка божья, только что матерная! —сказала Вера.

Все засмеялись.

Вслед за курицей, бурча под нос, вошел лохматый босоногий старик, поддел курицу батогом, выкинул в сени. Распрямился, поднял на старух маленькие, заросшие волосом глаза и возгласил:

— Кур-рва!

— Святая душа на костылях, — сказала Вера Носарева, — не оробел, явился — не запылился.

Дарья поднялась от стола. Взяла самовар, двинулась к выходу. Впервые за все это утро сказала:

— Садись, счас еще самовар поставлю.

— Кур-рва! — снова выкрикнул, как каркнул, старик. — Самовар-р! Мер-ртвых гр-рабют! Самовар-р!

— Кого граб ют-то? Че мелешь? —охнула Вера.

— Хрееты рубят, тумбочки пилят! — крикнул Богодул и ударил о пол палкой. — На кладбище!

— Господи, началось... —тихо выдохнула Дарья.

Предчувствие беды ее не обмануло.

Оторопев, все посмотрели на нее.

Вера грубо спросила:

— Началось?! А куда ж Павел твой смотрит, начальничек?

— Без него, поди, не спросившись... — не сразу ответила Дарья.

— Если могилку мамину нарушили — глаза вырву! — и, рослая, могучая в плечах, Вера бросилась к двери.

Улицы деревни. День.

...Первой бежала к кладбищу Вера Носарева. За ней поспешали Настасья, Дарья, Катерина, тетка Лиза, Татьяна, Сима с Колькой. Замыкала шествие Тунгуска, с дымящей трубкой в зубах. По пути Богодул палкой стучал в окна, сзывая людей. Вокруг него крутился его пес, громким лаем помогая хозяину. Сперва Дарья начала отставать, старухи обгоняли ее одна задругой.

На полдороге к кладбищу Дарья совсем замедлила ход, остановилась и, постояв, неожиданно повернула назад. Налетевший Богодул окликнул:

— Дарья, куды?

Дарья лишь обернулась на оклик и не ответила. — Куды, Дарья?!..

Она лишь слабо отмахнулась рукой. Сначала шла медленно, с усталым, разбитым видом. Затем прибавила шагу. А под конец, уже подойдя к своему дому, почти бежала, будто гнался кто за ней. Дома наглухо заперла за собой ворота. Не сняв платка, села на лавку, не зная, что еще сделать, как отгоро¬диться от всего происходящего. Но тревога росла. Она глянула по сторонам и с тоской простонала:

— Надо же!.. На меня пало... За что? За какие грехи?.. Господи, они ить с меня спросют... Я ить живу, на мне лежит доглядывать... А чем ответ-то держать?.. Чем?..

...Толпа разъяренных старух и баб гнала улицей трех мужиков-пожегщиков. Те с трудом отбивались от пса Богодула, наскакивавшего на них. Возле конторы столкнулись с председателем поссовета Воронцовым.

— Что такое? Что происходит?

Старухи враз загалдели, окружили Воронцова. Мужики выдрались из толпы к начальству.

— Как— что?! У нас санитарная чистка кладбища, а они тут с кольями на нас набросились...

— Нос мне разбили!

— Как собаки!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

— Тихо! — оборвал Воронцов. — Слушать будем или базарить будем? Вы что, постановление не читали? Я, как лицо ответственное...

— А ежели ты лицо...

Егор, старик бабки Настасьи, выступил наперед, но Воронцов осадил, взяв тон еще круче:

— Понимать ситуацию будем или что будем?! — Подождал, пока толпа утихомирилась, и просто спросил: — ГЭС для кого строят? Для чужого дяди? Или для нас?

Толпа притихла.

— А раз так. то где ваша сознательность?

— Ты это, грешное с праведным не путай, — выступил дед Егор. — Кто позволил поганить могилы?

— Отвечаю. Здесь скоро разольется море. Пойдут пароходы, поедут люди...

— А мы не люди! —вскинулась Вера.

— ...А тут будут плавать ваши кресты, —вставил бригадир.

— ...Вы о будущих людях печетесь, а я счас мамину карточку на земле, втоптанную —после этих боровов твоих —подобрала!

— Носарева! —не выдержал Воронцов. —Выбирай выражения!

— А ты сам, Воронцов, голос не подымай! — двинулся на него дед Егор. — Я родился тут, и отец мой родился тут. И дед! И покуда я тут хозя¬ин — ты меня не зори! Дай дожить без позору!..

— Пинегин! Павел! — поверх голов крикнул Воронцов.

От пристани показался бригадир совхоза Павел Пинегин. Воронцов с ходу обрушился на него:

— Шляешься черт знает где! А тут кладбище громят! Кто позволил?! Кто команду на это дал?!

Павел оторопел.

— Я-то при чем?

— Ты — бригадир! Значит, за все тут в ответе!

— Дак я разорвусь, что ли! — вскипел Павел. — Вы ж сами меня в поселок послали! И указаний по кладбищу я никаких не давал!

— Ладно, — перебил Воронцов. — Разберись тут с народом. Я — в конторе...

Воронцов повернулся и ушел, Павел поглядел вслед. Перевел взгляд на односельчан и вдруг яростно сплюнул:

— Тьфу!

Шепитько Л. «Матера»// Лариса. Книга о Ларисе Шепитько. М.: Искусство, 1987.