Было бы бесполезно пытаться изобразить на экране быковское тончайшее письмо, его неповторимую авторскую интонацию. Было бы бессмысленно «переводить» на пленку, к примеру, воспоминания Сотникова, весь комплекс, все нюансы его подсознания. Законы прозы позволяют такое отклонение от действия. В кино, по-моему, только мешают. Мы нашли другие средства, позволившие нам углубиться в мир Сотникова. По-видимому, они-то и привели Быкова к этому ощущению большой глубины. Быть может, в чем-то мы, правда, дораскрыли Сотникова, додумали, что ли, облекли в живую плоть, окружили реально узнаваемыми обстоятельствами. ‹…›

Кристаллизация в каждом человеке духовного начала это то, ради чего создавался фильм. Восхождение не куда-то, а к самому себе. К лучшему, что есть в нас, что делает нас людьми. В минуты высших испытаний мы либо уничтожаем в себе человека, либо возносимся до его высот. Сотников вознесся. Рыбак хоть и остался жить, но уничтожил в себе себя. ‹…›

Он [Анатолий Солоницын] и сам был потрясен, когда впервые увидел материал. Мы творили этот образ непосредственно во время съемок.

И Солоницын, актер чрезвычайно тонкий, чуткий, он, словно медиум, принимал все мои порой невысказанные ощущения этого образа. Все нюансы, все детали, весь набор средств, с помощью которых мы «открывали» Портнова. И все это во время съемок. Почти без репетиций... ‹…›

Свобода, раскрепощение и доверие — вот и весь секрет. Полное погружение в задачу, прежде всего ясную и понятную мне, режиссеру. И тогда, в пределах задачи, абсолютная свобода актера для максимальной реализации этой задачи. Свобода, повторяю, внутри задачи, при жестком подчинении ее общему режиссерскому замыслу. Вот потом, поняв и точно представляя себе, чего от него хочет режиссер, актер работает на такую отдачу, при таком внутреннем раскрепощении, что часто сам не ведает, что творит. Именно творит. Поэтому, когда Гостюхин-Рыбак увидел себя на экране, он закричал: «Это не я. Я так не могу. Я к этому не имею отношения!» ‹…›

‹…› в финальных сценах «Восхождения» повторить такое просто было невозможно. После съемок актеры падали замертво, ибо они не играли, а проживали жизнь своих героев. ‹…›

‹…› все, кроме Солоницына, снимались первый раз? Даже Солоницын выпадал поначалу из моего замысла. Мы пол-России «прочесали» в поисках Сотникова, мы искали такого актера, на которого достаточно было взглянуть, чтобы поверить в его суть, в его нравственную силу, в его духовное начало. Мне повезло. Актер Свердловского ТЮЗа Борис Плотников сыграл в театре две-три роли, в Москве вообще никогда не был, в кино, естественно, никогда не снимался. В жизни внешне он совсем не похож на того Сотникова, которого вы увидели в фильме. И многие не узнавали в нем будущего героя, когда я предлагала его на роль Сотникова. Впервые в жизни я трижды утверждала пробы. И мне, наконец, поверили, уступили, о чем сегодня, я знаю, не жалеют. Володя Гостюхин, так блистательно сыгравший Рыбака, — рабочий сцены ЦТСА. Правда, сейчас Володя уже закончил ГИТИС, но ролей у него тогда не было. Это его дебют. Чтобы найти мальчика на эпизодическую роль мальчика в буденовке, который как бы принимает на себя духовную заповедь Сотникова, мы пересмотрели пять тысяч ребят. И все-таки мы, наконец, нашли. Мальчик работал стоически. Я не побоюсь сказать, что каждый его поступок во время съемок был гражданским. С девочкой совсем было трудно. Я не могла себе представить, что заставлю ребенка пойти на казнь, влезть в петлю... Нет, нет, разве может ребенок такое пережить? Я предупреждала ассистентов: не говорите девочкам, которых вы будете смотреть, о чем картина, что предстоит сыграть. И вот пришла девочка маленькая, худенькая, в больших очках. Я почему-то смутилась и под ее прямым взглядом старалась как-то выкрутиться, что-то сказать и одновременно не сказать, а она мне: «Я все знаю. Повесть читала. Все понимаю». Я к отцу. Он мне говорит: «Не удивляйтесь, я провоевал всю войну, многое в жизни пережил и ничего от своего ребенка не скрывал. Все, что нужно, она сделает. Это ее и мой гражданский долг».

Девочке 12 лет. Скромная, деликатная, корректная, она работала, как взрослая актриса. С ней нельзя было сюсюкать, ее нельзя было обмануть. ‹…›

А как, по-вашему, зритель будет смотреть картину? Мне многие говорят о ее чрезмерной жестокости... Но даже жестокость можно «упаковать» так, что она будет успокаивать и утешать. Я боюсь, что зритель не простит мне, что наша картина его потревожила... ‹…›

Ведь моя задача как раз в том, чтобы им, равнодушным и сонным или чересчур здоровым в своем житейском потребительстве, чтобы именно им стало ЭТО НАДО. ‹…›

Я уже говорила: в каждом из нас живет и Рыбак и Сотников. Но не каждому выпадает случай понять, кто он есть на самом деле. Я считаю, что без органической потребности в духовном начале мы не можем и думать о будущем. Ведь победила духовность Сотникова, его человеческая первооснова. ‹…›

Помните, Портнов сказал Сотникову: «Мы конечны. Зачем же бороться? Все бессмысленно». Именно эти слова окончательно помогли Сотникову перешагнуть через страх смерти. Портнов не рассчитал, что Сотников, лишенный всяких сил для физической борьбы, обретет самую главную силу — любовь к людям. Им, людям, он дает наглядный пример, как стать лучше, чем они есть. Сотников не конечен. Сотников завещает себя, свою нравственную силу слабому ребенку. И тот его понял. Это наша последняя смысловая точка. ‹…›

В такой работе, как наша, которая важна своей концепцией, не могло быть места ни для импровизации, ни для вариаций. Этот замысел выкристаллизовывался несколько лет. Если быть точной, четыре года. И вот когда весь сценарий — от начала до последней, завершающей точки — прошел через мое внутреннее видение, вот тогда я пригласила сценариста Юрия Клепикова, и мы вместе очень быстро написали доподлинно то, что вы увидели на экране. А Василь Быков не то чтобы открестился от своего кинематографического Сотникова, но как раз сказал, что, мол, мы докопались до таких глубин, до которых он сам не дошел. Это, конечно, преувеличение. Но за этим поразительная творческая гражданская солидарность. Такую солидарность, сопричастность искусству я чувствую сегодня и в этой аудитории, за что вам всем громадное спасибо. Много крови ушло на эту картину. Но сейчас, разговаривая с вами, я чувствую себя почти счастливой. Не знаю, как примет картину зритель, но ведь вы ее уже приняли.

Шепитько Л. Восхождение к правде. Стенограмма обсуждения после просмотра фильма «Восхождение» // Советский экран. 1978. № 1.