В работе над фильмом, поставленным по повести Василя Быкова «Сотников», сложилась группа единомышленников-художников, чье детство так или иначе было затронуто войной. У них, вступивших в 70-х годах в пору творческой зрелости, возникла необходимость выразить верность памяти тех, кто погиб, защищая Отчизну.
Задача фильма виделась в том, чтобы вовлечь зрителя в испытание военным прошлым, заставить его как бы въяве пережить момент выбора между жизнью и смертью. Самопожертвование через боль и страдания во имя высочайшей цели освобождает дух для бессмертия. Тело, спасенное от физических мучений ценой предательства, будет корчиться и терзаниях совести. Эта библейская максима обусловила жанр фильма, его изобразительную стилистику.
«Работая над сценарием, мы были озабочены созданием такой образной системы, которая позволяла бы снять фильм в суровой, аскетической форме притчи. Но надо было так предумыслить картину, чтобы ее реалии явились перед зрителями не плоским бытовым жизнеподобием, а отражением определенных смыслов, подводящих к ясной нравственной формуле притчи» — так, по свидетельству драматурга Юрия Клепикова, виделся художественный замысел фильма.
И в то же время авторскую работу отличало стремление к всесторонней продуманности, абсолютной достоверности каждой бытовой детали, трезвый, конструктивный подход к воссозданию исторической реальности. Все фактуры декораций были сделаны предельно достоверными, хроникально точными — Шепитько опасалась, что иначе они будут выглядеть на экране бедно, скучно, что им не хватит экспрессии. Шепитько хотела, чтобы они впечатляли, играли вместе с актерами, притом весьма активно. Художник-постановщик Юрий Ракша усиливал выразительность фактуры на пределе фантазии и технических возможностей, чтобы крестьянская изба выглядела не просто жильем во время войны, а рождала щемящую боль, тревогу, чтобы сердце сжималось у каждого зрителя. Чтобы подвал гестаповской комендатуры, куда попадают герои, физически ощущался сырым, с заиндевевшими стенами, с холодом и ужасом могилы...
Жаждой правды был продиктован и выбор актеров. Шепитько не хотела, чтобы знакомые исполнители тянули за собой шлейф своих прежних ролей. В Борисе Плотникове и Владимире Гостюхине — тогда почти неизвестных актерах — она увидела и черты партизан 1942 года, и узнаваемые приметы своих ровесников. Кроме того, она обнаружила их сходство с классическими живописными портретами евангельских прообразов Сотникова и Рыбака. Суровая хроникальность быковской прозы и, по определению режиccepa, «близкая к библейским мотивам» стилистика фильма слились на экране в триединстве времен — вечного, конкретно-исторического и современного.
Итак, двое партизан из отряда, чудом спасшегося в лесу от карателей, получают задание раздобыть продовольствие: последние хлебные зерна выданы измученным людям и съедены. Рыбака начальник отряда выбрал сразу: парень надежный, сноровистый, хорошо знает местность. Найти напарника оказалось труднее: один ранен, у другого затвор винтовки заедает. Наконец, было предложено Сотникову. Он согласился, промолчав о том, что совсем болен и почти раздет.
А зима стояла лютая. Оцепенела земля в белом забытьи. Лишь колючая, злобная поземка кружила по снежному насту. Рыбак в полушубке и в шапке, как вышли в поле, пошел первым, проламывая и молотя корку сугробов кирзовыми сапогами. Велел Сотникову — а на том были лишь шинель да пилотка — идти след в след, так легче будет. Подсказал взять снег в рот — перебивает кашель. Когда подходили к цели назначения, Кульгаеву хутору, рассказал про дочку Кульгая, Зосю, про то, как прятали его, раненого ротного старшину, Зосины старики. Но Кульгаев хутор сожжен, лишь знакомое зеркальце осталось в запечье да застывшее белье качается на веревке. Надо идти в Лесины — не возвращаться же в голодный отряд с пустыми руками... ‹…›
И авторам, и зрителям был интересен и образ Рыбака, лишенного ореола мученика, далекого от святости, заживо погибшего человека... Он согласился сотрудничать с немцами только потому, что другой возможности сохранить жизнь в сложившейся ситуации у него не было. Но он очень верил в свою силу, надеялся, что кому-кому, а уж ему-то удастся выкрутиться (раньше ведь всегда удавалось!), сбежать от немцев обратно к своим, в отряд, чтобы и дальше бить проклятых врагов, захвативших его землю. Очень скоро, однако, желание выжить во что бы то ни стало обернулось предательством. ‹…›
Существенно, что Сотников, бывший до войны учителем, заявляет, что он — коммунист — именно Портнову, предателю по убеждениям. В отношениях же между Сотниковым и Рыбаком подобное высказывание прозвучало бы выспренно и неуместно. Здесь вступает в дело всевременной конфликт притчи, противопоставляются мощь тела при слабом духе (Рыбак) и сила духа при немощном теле (Сотников).
Максималистский смысл притчи в чем-то обогащается психологическим реализмом в разработке индивидуальных образов, а в чем-то приходит с ними в противоречие. Ибо, согласно притче, недопустимо сочувствовать Иуде. Конкретный же персонаж в исполнении Гостюхина вызывает сочувствие и муками совести, которые он переживает на глазах у зрителей, и тем, что совсем еще недавно, накануне, он был доблестным партизаном и геройски бил врага. Был надежным другом тому же Сотникову — слабому, беспомощному и опрометчивому в своих поступках в начале сюжета.
Именно Сотников оказывался вначале непонятливым до жестокости, требуя, чтобы Рыбак арестовал старосту деревни, Сотников же был невольным виновником того, что немцы арестовали и его самого, и всех остальных.
Это обстоятельство, а также библейские мотивы, казавшиеся крамольными в истории подвига коммуниста-партизана, вызвали подозрения цензоров в 1977 году. И ленту спасло от запрета только покровительство секретаря ЦК Компартии Белоруссии Петра Машерова, в прошлом — учителя и партизана, сохранившего, в отличие от многих партийных бонз, здравый смысл и благородство.
По прошествии десятилетий некоторая внутренняя противоречивость фильма перестала иметь значение перед главным — той художественной убедительностью, с какой авторы выражают свое преклонение перед волей и мужеством Сотникова. И в страшном тюремном подвале, и там, на площади, перед казнью, тянутся душою, жмутся к нему его товарищи по несчастью. И загубленная нежданными гостями, оставляющая сиротами своих детей Демчиха, и пострадавший за свою помощь партизанам староста Яков, и девочка Бася до последней минуты видят именно в Сотникове духовную опору. И они знают, что их гибель ненапрасна, она зачтется там, где вершатся судьбы вселенские, и потому, несмотря на муку прощания с жизнью, они полны достоинства. Понимает это и мальчуган в буденновке, которому долгим, прощальным взглядом передает Сотников кровную заповедь, тайну непобедимого народа.
Закржевская Л. «Восхождение» / Российский иллюзион. М.: Материк, 2009.