Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Никаких «дамских кружев»
Леонид Гуревич о ВГИКе и фильме «Родина элекстричества»
Лариса Шепитько

‹…› познакомились мы, когда ей было семнадцать, и глаз от нее отвести было невозможно. Большеглазая высокая девушка через силу храбрилась на приемных экзаменах во ВГИК... Я до сих пор помню ее первое рукопожатие и забавный акцент, с каким назвала она себя «львовьянкой» — стало быть, изо Львова.

Я был почти на шесть лет старше, только год после университета проработал инженером на заводе в Саратове. К экзаменам в Институт Кино меня по этой причине, естественно, не допустили. Но по неизъяснимой их доброте доценты С. Скворцов и В. Нижний позволили ходить на консультации, торчать в коридорах, «болеть» и познавать специфику экзаменов. «Вы же разумный человек, — снисходительно улыбались они, — и с хорошей профессией. Вот походите и убедитесь, что овчинка выделки не стоит». Забегая вперед, скажу, что убедился я в обратном. Но в том, 55-м, я куда больше думал о Ларисе, а не о кинематографе.

Жила она во время экзаменов на Миусской площади, в общежитии для высокопоставленных студентов Высшей Партийной школы. Ходили слухи о ее родстве с какой-то суперзнатной персоной, но по ее нарядам, поведению, поступкам догадаться об этом было трудно. В говорливой, в меру провинциальной «хохлушке» поражала неуемность, ненасытность к новым впечатлениям, непредсказуемые вспышки гнева или смеха, и какая-то естественная, не сдерживаемая страстность в отношении не только к кино. К жизни вообще, в любом ее проявлении. ‹…›

Лариса поступила на курс к Довженко, я уехал в Саратов создавать щелочные аккумуляторы. Мы не переписывались. Ее поглотил ВГИК, меня — надежда догнать, стать студентом, попытки подготовиться.

Через год я сдавал экзамены. Конечно, я разведал в деканате: второкурсница Шепитько по каким-то причинам уже в августе была в Москве. ‹…›

С огромным отставанием я, наконец, добрался до скромной позиции второго режиссера на игровом фильме. Снимался он в Киргизии, и приехав в тогдашнюю тьму-таракань в мае 1962-го, на третий день, во дворе крохотной студии столкнулся я нос к носу с Ларисой. Вот и говорите, что судьбы нет. Она была невероятно худа и желтолица. От той «хохлушки» в теле, пусть и с осиной талией, остались разве все те же горящие глаза. Только что выбравшись со съемок из пустыни, она собиралась ложиться в больницу в Москве. И там же монтировать свой дебют — фильм по рассказу еще не слишком знаменитого Чингиза Айтматова «Верблюжий глаз». В безводье, жаре и пыли, на чудовищных экспедиционных харчах, они с напарницей Ирой Поволоцкой окончательно подорвали здоровье. ‹…›

Незаурядность Ларисы, которую я ощущал интуитивно, я понял разумом, когда сел писать для «Комсомольской правды» рецензию на этот самый «Верблюжий глаз», ставший в кинопрокате фильмом «Зной». Я знал, что фильму помогали в монтаже классные драматурги Нусинов и Лунгин, привлеченные уже влюбленным в Ларису Элемом Климовым. Но я понимал уже, и что такое крепкая режиссерская рука. Фильм поразил меня неженской мощью. Лирическая по сути эта проза сохранила проникновенность и нежность. В этом не было ничего удивительного, хотя сделано все было бережно и тонко. Но темперамент и сила, жесткость столкновений, размах пластических решений, уверенный рисунок игры и точность выбора актеров!.. И это все — дело рук вот этой хрупкой худобы, пусть и «со товарищи»? Я тогда подумал, еще не умея точно формулировать, что странный сплав нежности и силы может стать ключом к поэтике режиссера Шепитько. Но рано ведь судить — первый фильм.

И снова мы не виделись 5 лет. Смутно я ощущал «подарки» Ларисы. Первую свою игровую картину в Киргизии я снял по сценарию тех же Ильи Нусинова и Семена Лунгина — дорогих моих покойных учителей. И снимались в ней в главных ролях ларисины артисты. Но истинным подарком была ее новая работа — «Крылья», открывшая мне редкую бескомпромиссность Ларисы Шепитько. Я увидел, как не боится она на экране несчастий и трагедий жизни, как всегда готова сострадать своим героям, не подслащивая пилюлю. Никаких, простите меня, «соплей», никаких «дамских кружев». Не кисти, а мастехин с его резкими мазками.

Но временами — простите! — тонкая колонковая кисточка, ласково касающаяся ситуации или портрета героя. Это была всего лишь вторая работа, но редкой уверенности, особенно для женщины в 28 лет. Редкой зрелости.

Вы спросите меня, есть ли судьба? Есть, несомненно. Иначе, что же еще соединило нас вновь с Ларисой?.. Возвратившись из Киргизии в Москву, я на какое-то время стал членом редколлегии новой Экспериментальной киностудии.

И в один из первых же дней работы услышал в телефонной трубке веселый знакомый голос: «Я сейчас приеду»... И в канун 50-летия Октября мы начали новую работу — теперь вместе. ‹…›

Фильм снимался в низовьях Волги, в деревне с нежным именем Сероглазка. Ничего общего это имя не имело с реальностью: калмыцкая голая песчаная степь, мутно-желтые протоки и пересыхающие ерики, старые развалюхи-избы из выловленных в реке бревен. Дикая жара, вода из грязных колодцев, плохой подвоз продуктов, помидоры с грядок и арбузы с бахчи вместе с пестицидами, всеобщее расстройство желудка, тяжкий быт без всяких удобств... Лариса с умыслом выбрала эту «натуру» — она была истинно платоновская. Сушь, пыль, нищета, тощие люди в холщовых рубахах и портах (лишь два профессиональных актера, остальные — крестьяне из деревни)... Аскетический голодный мир — кожа да кости! — овечий помет, и в куче пыли собранный по дворам железный скарб. И рядом — мечта: сделать из этого скарба насос и дать воду иссохшей земле. Такая же мечта сжигала Ларису: не смотря ни на что снять кино. Ее буквально качало ветром. Любимая грубая шутка в автобусе — «не садись на колени, ушибешь костями»... Шутки шутками, а порой мы с покойным оператором Димой Коржихиным переносили режиссера через протоки на руках. Спала ли она? Знала ли отдых?.. При мне — нет. Страсть. Экстаз. Помните у Горького: «полубезумный восторг делания»?

Зрители увидели этот фильм спустя двадцать лет. Помню, как все приехали в Дом Кино прямо с кладбища, в день десятилетия гибели Ларисы. Помню молчание зала в финале... За что царствовавшие идиоты перечеркнули (пытались перечеркнуть) стоический труд, почти подвиг авторов? Неужто за «мистику» — спасительный дождь, дар небес, который пролился после взрыва несчастного насоса (этого не было у Платонова)? Или за боль и горе социалистического рая, которые кричали с экрана?..

Я ощутил тогда, в 68-м, как что-то после этого сдвинулось в Ларисе. Как жесткость подалась к ожесточению, а жажда справедливости — к вере в Божий промысел.

Гуревич Л. Через всю жизнь // Киносценарии. 1996. № 2.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera