А тогда, в 75-76-м годах, когда Климов с Адамовичем уже начали вплотную работать над запуском картины [речь идет о работе над фильмом «Иди и смотри»], из Москвы послали «расстрельную команду» и фильм запретили.
Грешно говорить: но нет худа без добра. Элем приехал ко мне в Малеевку и предложил делать сценарий по «Бесам» Достоевского. Предложение принял с радостью, тем более что сидел в это время над инсценировкой «Бесов» для Театра на Таганке. Дал себе зарок: никаких чужих инсценировок не читать, хотя на столе передо мной в качестве приманки-раздражителя лежала переведенная для меня с французского одной милой старой дамой пьеса Камю.
Началась работа. Прежде всего, снова и снова читали сам роман и черновики к нему. Это новое запойное чтение и бесконечные разговоры напомнили мне те страшные и просвещающие ночи конца 50-х годов, когда я и мои друзья читали все еще запрещенных «Бесов», сопоставляя прочитанное непосредственно, в лоб, с только что полученной из доклада Хрущева на XX съезде информацией о преступлениях сталинского режима.
«О, у них все смертная казнь и все на предписаниях, на бумаге с печатями, три с половиной человека подписывают...» Да это же о сталинских «тройках»!
«Все они, от неуменья вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве». Да все наше детство построено на рассказах о шпионах!
«Мор скота, например. Слухи, что подсыпают и поджигают. Вообще, хорошенькие словечки, что подсыпают и поджигают». Опять будто о наших 20-30-х годах. ‹…›
Читали и не верили своим глазам: все это мы знали, все это слишком хорошо помнилось. Читали и, перебивая друг друга, чуть не на каждой странице: «Не может быть! Откуда он это знал?» Конечно, прежде всего было потрясение непосредственно политическое. Но оба, Элем в особенности, готовы были к духовному развитию, к художественным открытиям.
Мы будто нашли клад — великий роман-предупреждение, в котором дана гениальная и самая ранняя диагностика бесовщины, той, что захватила не только нашу страну на многие десятилетия, но и расползлась по всему миру. В виде левого экстремизма и современного терроризма всех мастей и религиозно-национальных одеяний. Мы хотели «перевести» роман на язык кино и язык современности. Именно «перевести», а не пересказывать его языком кино. К тому же сразу сошлись на том, что будет перекличка с самыми современными сюжетами бесовщины. Вот хроника террора «красных бригад»... Похищают Альдо Моро... Петруша Верховенский рассуждает о пушечном мясе прогресса, а современные бесы взрывают вокзал в Болонье. Более того, Элем — он всегда фонтанировал идеями — предлагал уже при написании сценария оставить открытым финал. Оба были уверены в том, что жизнь принесет такие «сюрпризики», которые и Федор Михайлович не мог предвидеть.
Я вспоминаю, что как только мы с Климовым заговорили о возможности киноинтерпретации «Бесов», услыхали (буквально!): «И заикаться, и думать — не смейте! Чтобы эту дрянь (так, так было сказано) — в кино?!..» До сих пор храню резолюцию из 12 пунктов бывшего большого идеологического начальника — П.Н. Демичева, согласно которой «советский зритель никогда не увидит “Бесов” ни на сцене, ни в кино». ‹…›
Естественно, «пробить» тогда «Бесов» ни в советском кино, ни в советском театре было невозможно. Но сами-то мы с Элемом от идеи «перевода» «Бесов» Достоевского на язык кино не отказались. Более того, у меня, по крайней мере, именно после совместной творческой работы с Элемом сложилась театральная композиция. И я на несколько лет буквально «заболел» темой бесовщины. ‹…›
Помню, какое впечатление на Элема произвели последние сны Раскольникова (у него родились фантастические киношные версии): «Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одержимые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими...»
Элем всегда, как мне казалось, был немного склонен к мистике. Его неудержимая фантазия уже рисовала картины вселения «бесовщины» в людей, в города, в современный мир. Он очень легко в наших разговорах и при наброске сценария переходил от текстов Достоевского к современности, к страшному и точному образу современного бесовского террора, к угрозе существования уже не только отдельных людей, народа, но и всего человечества, особенно в условиях технологической доступности ядерного уничтожения мира (вот вам «сюрпризик» — несет себе в красивом лакированном кейсе этакий современный человеконенавистник Петруша Верховенский очень элегантную ядерную бомбочку!).
Стали с Элемом перечитывать другие произведения Достоевского под этим новым углом зрения и убедились в очевидном, в том, что нет среди них ни одного, где не было бы этой темы бесовщины, не было бы образов бесов.
Элем Климов. Неснятое кино // М.: Хроникер. 2008.