«Я хочу снять фильм о любви. Обо всем снимал, а вот о любви — нет». Это тема наших последних с Элемом разговоров. Она то вспыхивала, то угасала, но неизбежно возникала вновь. Речь шла о нашем давнем сценарии «Вымыслы» — вольной фантазии по мотивам русского фольклора. ‹…›
«Понимаешь, — говорил он, — прошло много лет, мы изменились, у нас новое сознание, изменилось кино». Мы всегда понимали друг друга с полуслова. И оба задумались, как это сделать в сценарной записи. Вопрос так и остался открытым. Вот некоторые из последних заметок в дневнике Элема: «Этот фильм должен быть только «не кином». Кино, сделанное не по законам кино. Как переменить всю систему координат? Как переселиться в иную реальность?
«Все, что есть жизнь, асимметрично, все, что симметрично, неживое» (Луи Пастер).
Чувственное восприятие всего.
Гипертрофированные солнце, луна, звезды.
Все как бы к нам приближено.
Животные, насекомые и птицы — тоже.
Как птички утром поют — из клювиков вырывается пар.
ДНК — музыка.
Узнать, как звучат растения.
Через Ивана увидеть мир, который нам в обыденной жизни увидеть не дано.
Вернуться к «космическому» восприятию жизни бытовой.
Что у Марфы осталось от птицы? Вторая натура.
Она не просто чудесная девушка — она существо. В ней заключен полет.
Их дети — птичье начало чувствуется. В глазах, во взглядах, в порывах.
Фильм немыслимой красоты. И ежесекундной искренности.
Фильм — объяснение в любви. Природе сущему.
Чем ближе к краю земли, тем слабее гравитация. Его ветром сдуло, он мелко-мелко хлопочет ручками, но в этот момент видит главное: земля на китах с их фонтанами, от которых поднимаются облака водяной пыли, пара. От этого и дожди, и грозы, гейзеры. Попробовал — обжегся, язык распух очень сильно, высунулся.
Повернулся кит землетрясение.
Все «изо» обработать незаметно на компьютере (сдвиг по фазе).
Не между строк, а между букв. Хулиганить на каждом шагу — это стиль.
На каждом сантиметре все должно быть неожиданно. Даже для себя. Тогда и всем будет интересно.
Не подавать сладостно любимый народ.
Восстановление русского языка.
Гигантское дерево, населенное мириадом птиц.
«Сказка — это самое главное, что должно сегодня появиться на нашем экране» — Леша Родионов. (Оператор фильмов «Прощание», «Иди и смотри» — Г.К.)
Иван и Марфа — единочеловек! Как?
Как использовать этот фильм — как возможность жизнь начать сначала.
Л. Оболенскому явился в камере Христос. Л.Л. спросил: «Что мне делать?»
И. Х.. «Исполнить себя».
Я прошу при прочтении сценария помнить эти записи.
А начиналось все так. На фестивале спортивных фильмов в Риге в январе 1970 года, который мы выиграли с фильмом «Спорт, спорт, спорт», я предложил брату сделать фильм по русским сказкам. Но не такой, какие снимались прежде, не фанерный, а взаправдашний, как будто все это так и происходило. Элем мгновенно зажегся. Я думаю, потому так мгновенно, что его привлекла задача сделать что-то новое и невероятное, экспериментальное по своей сути. К тому же только что триумфом закончился предыдущий эксперимент.
Мы приехали в Москву и тут же окунулись в работу. Работа эта началась с самого глубокого погружения в материал. Так бывало всегда: надо было погрузиться в этот мир, жить там, иногда выныривая на поверхность.
Мы прочитали всего Афанасьева, Даля, Ключевского, сказки и сказания всех губерний, былины и песни, заговоры и причеты, пословицы и поговорки, исследовали быт и праздники, строения жилищ и костюмы, повадки всевозможной нечисти. ‹…›
В конце ноября мы поехали в дом отдыха журналистов под Москвой, в Елино, и засели за работу. Писалось легко и весело. Иногда, правда, тормозились на простом, казалось бы, месте, впадали, что называется, в ступор, но все в итоге преодолели, и к Новому, 1971 году сценарий был готов. Назывался он тогда «Морока».
Элем отнес его в творческое объединение писателей и киноработников «Мосфильма», где царила на самом деле творческая атмосфера. Сценарий быстро прочли, очень тепло обсудили, заключили договор и дали поправки. Кстати, весьма по делу. Мы сели за второй вариант.
Переделки были большие, в значительной мере по нашей инициативе. 25 мая состоялось обсуждение второго варианта сценария. Оно вновь прошло очень доброжелательно. ‹…›
Главная редакция студии набросала нам куда больше замечаний, потребовав к тому же более активной, в классовом смысле, позиции Ивана. Нельзя же быть таким уж дураком. «Привыкай к этой пыточной камере, — сказал мне брат, — будем делать только те поправки, которые сами считаем нужными». Вскоре мы представили третий вариант сценария. ‹…›
В объединении с большим сожалением договор был расторгнут. Но Элем не собирался сдаваться. Он так зажегся замыслом, что потребовал от директора «Мосфильма» Н. Т. Сизова провести обсуждение сценария на расширенном художественном совете студии.
Совет был бурным, мнения высказывались самые противоположные, иногда и вовсе дикие. Но к какому-нибудь решению так и не пришли.
Элем продолжал бороться.
7 апреля 1972 г
Сообщаем Вам, что действие сценарного договора на написание литературного сценария «Вымыслы» («Морока»), расторгнутого 31.12.71 г , вновь возобновляется в связи с включением сценария в производственный план студии на 1973 год
О. Караев
Директор творческого объединения писателей и киноработников
Мы запустились!
Стали собирать группу, думать об актерах. Роль Матюши — веселого вора — сразу определили за Владимиром Высоцким, на Ивана пробовался совсем юный тогда Саша Филиппенко.
В июне мы поехали на выбор натуры. Поехали вчетвером, кроме нас фотограф Микола Гнисюк, как будущий оператор фильма, и художник Шавкат Абдусаламов (позже художник «Агонии»).
Это было знаменитое жаркое лето 1972 года, когда вся Центральная Россия горела. Мы проехали Вологодскую область, затем Архангельскую, Карелию, Ленинградскую область, Новгородскую. Ночевали где придется — иногда нас пускали на постой, чаще в спальных мешках. Даже ночи были жаркие, комариные. Но мы были по-настоящему счастливы: от того, что находили все, что искали, и от вольного единения с природой. Особенно поразила нас Вологодчина — добрыми, улыбчивыми, сокровенными людьми — это были готовые наши герои, они, казалось, даже жили в нужном нам времени. ‹…›
После «Агонии» мы еще не раз возвращались к «Вымыслам», что-то изменяли, дописывали, появлялся какой-то новый взгляд на замысел. Менялись и мы сами. И, увы, признались себе, что стали терять остроту, не интереса, нет, скорее восприятия вещи. Надо было еще отложить, забыть на время. ‹…›
«После запрета «Агонии» и катастрофы с запуском фильма «Убейте Гитлера» Климов просто уперся в глухую стену и, пребывая в состоянии крайнего отчаяния, в качестве ближайшего проекта выбирает экранизацию... «Бесов» Достоевского. По тем временам и по той ситуации, в какой он тогда оказался, это был, конечно, самый безнадежный вариант. Тем не менее, не оглядываясь ни на кого и ни на что, он начал работать... ‹…›
В конце 1978 года мы с Элемом окунулись в мир космоса: начали просто для заработка писать сценарий экспозиции Музея космонавтики (что под памятником-«стрелой» на ВДНХ), потом увлеклись, сделали текст страниц в восемьдесят, изучив о космосе все возможное, отдали музею.
А вскоре случилась самая страшная трагедия в жизни Элема — гибель Ларисы.
Это, конечно, особая тема, требующая отдельного рассказа.
С этого страшного дня мы уже больше не расставались. Через две недели мы выехали на Селигер, на съемки «Прощания». Элему надо было работать с актерами, выбранными близким человеком, но все же другим режиссером, неизбежно переделывать сценарий под себя, на ходу. Мы приезжали со съемок, полночи писали следующую сцену, а утром ехали ее снимать. ‹…›
Едва фильм был закончен, как нам тотчас предложили новую работу. Да, именно предложили, впервые в жизни, заказали.
Богатый немецкий нефтепромышленник Рудольф Кренинг в знак благодарности нашей стране за успешный бизнес решил пожертвовать очень значительную сумму на фильм о немцах и России, что-то положительное (не все же воевали), скорее всего, историческое.
Кто-то срочно написал либретто из екатерининских времен о путешествии богатого немца по Сибири: медведи, водка, икра, любовь к красавице-туземке и прочие удовольствия.
Заказчика это не вдохновило и он, вникнув в наш кинопроцесс, остановил свой выбор на Элеме Климове.
Мы встретились с ним у Альфреда Шнитке, который должен был быть композитором картины (со Шнитке Элем работал на фильмах «Спорт, спорт, спорт» и «Агония»). Альфред в честь знакомства устроил замечательный обед, на котором мы выслушали пожелания немецкого товарища, и стали думать над замыслом фильма.
Как раз незадолго до этого я прочел в «Новом мире» рассказ С. Наровчатова «Абсолют», который был построен на реальном случае, описанном в воспоминаниях графа де Сегюра, французского посла времен Екатерины. Анекдот состоял в том, что, не поняв распоряжения государыни, будто бы повелевшей сделать из одного немецкого банкира чучело, высшие чиновники взялись исполнять его самым ретивым образом.
Элему эта история очень понравилась, он развеселился: вот вздрогнет наш немец от этой «дружбы». А что, давай!
И мы нырнули в XVIII век.
Мы прочли все, что могли достать про эту эпоху, одалживали антикварные книги у знакомых, очень помог Андрей Голицын.
Попутно фантазировали, выстраивали план сценария. Потом через год, зимой поехали отдыхать в Эстонию, но вместо отдыха вдруг сели и начали писать. К концу «отдыха», через 20 дней, была готова первая серия, потом в Москве спустя месяц — вторая. Никогда, ни раньше, ни потом, не работалось так непринужденно и весело. Безо всяких там заявок, синопсисов и согласований.
Перевели сценарий на немецкий язык. Вопреки нашим опасениям сценарий г-ну Кренингу понравился очень. И это при том, что из нашего героя-немца едва на самом деле не набили чучело, низвели его как личность до нуля, а потом из этого нуля превратили в русского.
Элема, с его страстью к постижению человеческих глубин, необычайно волновал этот образ, мы говорили с психологами и психиатрами, думали об актере, который смог бы быть и западным человеком, и русским. Джон Войт нам казался подходящей кандидатурой.
Понимая к тому времени, что все, что касается его персоны, решается на самом верху, Элем отнес сценарий директору «Мосфильма» Н. Т. Сизову и министру Ф. Т. Ермашу.
Сизову «Преображение» понравилось: «Прямо роман. Прочел одним духом».
А вот к Ермашу Элем ходил семь раз. ‹…›