Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
В 63-м году, кажется, мы подружились с Элемом Климовым. Он готовился к съемкам дипломной работы и собирался ставить сценарий Зака и Кузнецова про массовика-затейника в парке культуры. Там была такая «феллиниевская» ситуация. А Климов тогда говорил о Феллини: «Мой учитель, мой учитель!» Мы тоже посмотрели несколько его работ и поняли, что это — да! Позднее Климов заявил: «Он разочаровал меня, учитель». И на эту тему мы больше не разговаривали. Склонность к «сюру» в бытовом аспекте была ему тогда свойственна и превратилась в последней картине в некий трагический бурлеск.
А первое огорчение было на защите Климова, во ВГИКе... Мы все побежали слушать защиту. Он ни слова не сказал об авторах сценария. Это уже было начало новой эпохи, дошедшей до сегодняшнего дня, когда сочиняют все, кому не лень.
А работу с Климовым над фильмом «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!» я вспоминаю с удовольствием. Он пришел к нам. Я помню мизансцену. Читал всегда я и играл всех персонажей. Климову очень нравилось это представление.
В нашу следующую встречу он вдруг говорит: «Ребята, знаете, как будет выглядеть похоронная процессия?» Хоронили бабушку. Он взял карандаш и нарисовал. Вопросительным знаком идет процессия, а точка — гроб. Вот это фантазия! Жалко, придумано не нами. Так обычно начиналось с большинством режиссеров. Ордынскому пришла в голову сцена в сарае, освещенном лучом, а Швейцеру — кулак с наколкой сердца. Это было еще до реализации сценария, до того, как они начинали собственно режиссерскую работу. Так было и с Роланом Быковым. И с Климовым мы работали в прекрасном настроении.
Возникло решение, что Евстигнеев сыграет не только начальника лагеря, но и деда, «чемпиона Советского Союза по старости». Пусть наклеят ему бороду и все. И в результате перекидка с похорон в кошмар пионерского лагеря получилась хорошо. Стало ясно, что картина будет сниматься и снимется.
Но, когда мы были уже в экспедиции, на Черном море, вдруг приходит телеграмма. Она у меня есть: «Прекратить все работы над фильмом “Добро пожаловать...” Завершить экспедицию и возвращаться в Москву». А так как оставалось доснять сравнительно мало метров, я поехал в Москву один, а вся группа осталась там. Мне сказали: «Переделывай все. Пиши, что им надо и сдавай».
Помню, что я начал писать совершеннейшую чушь, что-то выдумывал, мне даже самому начинало нравиться. Это была старательная дымовая завеса.
И вдруг съемочная группа приезжает. Сняли все! Долго монтировали, картина приобрела готовый вид. То, что сделал Евстигнеев — это выдающееся достижение нашего искусства. И ребята там хороши. А крапива чего стоит? И «эпидемия»! Все это написано, все было в сценарии.
Ну, а потом началось: «Таких начальников лагеря не бывает, где вы их видели? Это лицемерие: он не любит детей, а начальник лагеря должен любить детей. Во-вторых, в лагере нет дисциплины — человек сидит под трибуной, и никто этого не замечает. А потом, что это такое - «ножки»? В сценарии был такой персонаж: «ножки», которые за всеми следили. И когда «ножки» попадают в грязь, в сценарии было написано: «И было непонятно, мальчик это или девочка». Это была «тайна».
Лунгин С. «Счастливая эпоха сценарного сочинительства» / Кинематограф оттепели. Книга первая // М.: Материк. 1996. С.