Ольга Кучнина: В вас есть одна поразительная и бесконечно ценная черта: для вас нет никакого дна. В обоих смыслах этого слова.
Надежда Кожушаная: Я вообще-то филолог... слово «дно» — смотря как его понимать. То есть в страсти дна, по-моему, нет, в смерти — нет. Там (показала рукой на небо) — точно нет.
О.К.: Я говорю и в том смысле, в котором у Горького: дно жизни. Для вас его нет, вы совершенно не брезгливы...
Н.К.: Я прожила пятнадцать лет в коммуналке, где и пили, и муж жену рубил топором, чего там только не было! Вы знаете, вот эти алкаши наши, каждый — планета, комета, о нем можно написать роман, почему нет! А в то же время вот, ужинала, например, в римском сенате... ‹…›
О.К.: А как вы были лимитчицей?
Н.К.: Я вышла замуж зачем-то...
О.К.: Как зачем, он вас любил!
Н.К.: Нет, потому что сначала надо было прописаться в Москве, а потом выходить замуж. Я же не москвичка, я же с Уралмаша. Приехали в Москву, он заканчивал учиться, а я болталась. Устроишься работать по лимиту — получишь прописку. По лимиту не брали людей: у которых есть дети, женатых, с высшим образованием, тех, кто сидел в тюрьме и кто в сумасшедшем доме. Неслабый наборчик, да? Одинаково, что высшее образование, что тюрьма (смеется). У меня два недостатка: высшее образование и муж-красавец, так скажем, архитектор, он сейчас начальник мастерской зачем-то, ну, ладно, это его дело. И все, и нам пришлось развестись. Сделали фальшивую трудовую книжку, что у меня нет высшего образования, я устроилась табельщицей в СУ-62 треста «Строитель». То есть я табелировала (снова смеется). Хорошее слово «табелировала», да? За семьдесят пять рублей в месяц. [...] Мне сказали: пока не родишь, обратно не женись. Я родила дочку, получила комнату и прописку как мать-одиночка. И вот тогда мы поженились. То есть была фиктивной лимитчицей. Я писала пьесы, дружила с ГИТИСом... Вот вы говорите: дно. Нет, мне кажется, это диапазон, у которого нет рамок. Мне очень повезло в этом отношении, родители с детства учили музыке, у меня музыкальное образование, я рисую. А все друзья — шпана. Они приходят, и я им играю на пианино... ‹…›
О.К.: Вокруг вас много людей, которых вы любите. Я читала ваши потрясающие записки по поводу ушедшего Кайдановского, Никиты Тягунова, тоже ушедшего, собственно, из этих текстов я впервые вас и узнала. Вы умеете найти какие-то слова, простые, и так их поставить, соединить, что невозможно без комка в горле...
Н.К.: Потому что так написано. Это вместо прощай, надо же прощаться. Это, действительно, очень близкие люди. С Никитой Тягуновым мы делали «Ногу», она так трудно далась. Мы очень любили друг дружку, потому что ближе работы для меня ничего не может быть, правда. Там такие клубки...
О.К.: Да, вещь потрясающая. Вы написали весь Афган в этом сюжете, всю философию войны, смерти, жестокости, нежности, любви, все парадоксально, вывернуто, все опять-таки в предельных состояниях...
Н.К.: Спасибо, я очень люблю этот фильм. Я знаю афганцев. У меня друг, он сейчас писатель, служил в Афганистане восемь месяцев, не получил ни одного ранения, только заработал циклотомию, это шизофрения, которая не лечится, красавец, умный, взрослый. Мужик настоящий. Учился со мной на курсах сценарных. И вдруг стал ко мне вязаться. А это был 82-й год, то есть вообще нельзя было говорить ничего, они же писали расписку о неразглашении. И вот он стал за мной ходить. А я думаю, что он будет со мной делать, мне интересно...
О.К.: Вы такая храбрая?
Н. К.: Нет, я знаю, что не допущу пошлости. Не брезгливая, но грязь зачем? И он меня завел вначале в рюмочную, мы выпили по столечко водки, а потом пошли на курсы, в курилку. Он достал бутылку водки опять, влил в глотку и стал мне рассказывать про Афган. Он сказал: я тебя выбрал. Ох, как они мечтали, чтоб их ранили в левую руку! Я говорю: напиши, что ты в себе носишь это! Не пропустят.
О.К.: Это было до вашего фильма?
Н.К.: Ну, да. Я и за «Ногу» взялась из-за него, во-первых, и потому что нельзя, во-вторых.
О.К.: Сейчас вы пишете: не могу больше. Не можете, а потом опять...
Н.К.: Нет, про это я не могу больше. Я слишком много знаю вещей, которых нельзя ни записать, ни показать...
Кучнина О. Надя Кожушаная: Бывшая лимитчица на большой дороге // Время Ч: пятьдесят и одно интервью. М., 2001.