‹…› этому имени кинематограф обязан многим. Невысокого роста, тонкая, с характером твердым, а языком резким и нелицеприятным, она ко времени нашей встречи уже была известным сценаристом, любимой ученицей Валерия Фрида, в общем мнении представлялась неуправляемой и своевольной. Даже на светских приемах Надя всегда оставалась самой собой: была не как все одета, сама выбирала тех, с кем хотела быть, с ними тоже особенно не церемонилась, но вдруг могла оказаться поразительно, по-детски обиженной, беспомощной, но не терпевшей утешений.

Помню ее жесткие слова, почему сейчас нельзя делать фильмы о чеченской войне. Нельзя — и все. (Позже она написала об этом статью.)

Помню, как из Дома кино Надя увезла меня к себе домой, и мы просидели до утра: она читала фрагменты сценариев. Мало что усвоив — слушать любой текст сложно, особенно ее, насыщенный непредсказуемыми поворотами, выразительными, афористичными диалогами, абсолютно оригинальный и самобытный, — я испытала редкое мгновение счастья от встречи с творцом миров, с даром столь же очевидным, сколь мало востребованным современным отечественным кино. (Она была доверчива, и ее часто обманывали, проекты забирали и исчезали навсегда не только наши, но и иностранные посетители.)

Помню, как сетовала на завершенные и, по общему мнению, успешные проекты («Зеркало для героя», «Прорва» и другие), которые, по ее мнению, оказывались либо недостаточно понятыми, либо вовсе искаженными. Помню, как в доме Нащокина, выдернув из толпы, заставила читать фрагмент так и не завершенного сценария «Пенальти», причем внимательно следя за выражением моего лица, что вообще трудно вынести. ...Над героиней истории с ее согласия проводят эксперимент на выживание. Раз в неделю (или в месяц?) к ней приезжает отец, ничего не понимающий в происходящем, и, как прежде в пионерский лагерь, привозит в авоське фрукты и печенье. Это был только один эпизод, но его мощь, пронзительность и психологически-абсурдистская техника (персонажи говорят на разных языках, мешают друг другу и любят друг друга) заставили меня заплакать. Почти с торжеством Надя забрала у меня рукопись и, уходя, произнесла: «Получилось!..».

Помню ее жесткие перепалки с Алексеем Германом на каком-то сценарном конкурсе, ее нетерпимость ко всему, что казалось ей фальшивым или притворным. Могла уйти, не закончив спора, но посчитав его исчерпанным.

Шилова И. Просмотрены и забыты // Новая газета. № 8. 2006. 6 февраля.