Кирилл Разлогов, киновед, историк кино:
Сценарии Надежды Кожушаной это самостоятельная литература, это чтение, которое доставляет удовольствие безотносительно к тому, были они поставлены или не были поставлены. Её сценарии не устаревают, потому что даже когда в них картина эпохи, она настолько достоверно и точно показана, что сохраняет свое значение. До некоторых сценариев, в том числе Нади Кожушаной, кино еще не доросло.
Нина Циркун, киновед:
Женщина, никогда не бывавшая на войне, не переживавшая тридцать седьмого года и не испытывавшая мук невостребованности, которые гложут мужчину среднего возраста, откуда-то всё это знала, и именно по её сценариям были поставлены три лучших фильма пятилетия, в которых о нас сказано, в сущности, всё.
Иван Охлобыстин, актер, режиссер:
Надя — это стихия. Угрюм-река, вся русская душа. Если с кого-то лепить русскую родину-мать, это с Нади Кожушаной. Она была бесконечно талантлива, сценарист от Бога и при этом красивая, широкая женщина, я восхищался ею. ‹…›
Для меня — это отдельная личность, очень редкой породы. Самурай, звездный странник. Терминатор. Ей нужно было родиться «терминатором» — иметь титановое тело, чтобы выдержать все, что она делала, все, что писала, реализовать. Физически это было невозможно.
Иван Дыховичный, режиссер:
Надя была актрисой в самом изумительном смысле этого слова, то есть она блистательно отыгрывала всех своих персонажей. Поэтому диалоги, которые она писала, с моей точки зрения, в этой стране лучшие из написанного за последние годы. Одна из ее героинь (картина «Прорва») говорит: «Ты такой прозрачный, как рыбка». Так могла написать только Надя. Концептуалистов много, философов тоже — а определить в одной фразе характер могла только Надя.
Русский язык ей родной! Немногим нашим деятелям, особенно в кино, он действительно родной. Она так его чувствовала, так им владела — притом, что писала очень резко, у нее никогда не было вульгарности. Как-то Эрдман, есть такой драматург, сказал, что в принципе он пишет стихом, хотя формально все было написано прозой. А у Нади, если вы посмотрите, все фразы — метафоры. Она говорит языком кино, и абсолютно метафоричным. Нельзя ничего изменить, переставить слово — актер пытается подделать что-то под себя, а фраза выламывается! Настолько все это кружевом написано. Хотя писано на кухонном столе, на обратных сторонах уже напечатанных сценариев (бумаги-то не было) ...
Однажды она попросилась на съемку «Прорвы», приехала на метро. Спросила «Можно я скажу два слова актерам?» «Надь, ну конечно». Она подошла к такому очень тонкому и милому человеку Александру Феклистову, показала кулак и сказала «Играй хорошо!». И это я запомнил навсегда. Конечно, Станиславский в ней умер. Вот это «Играй хорошо!» — и он как-то сразу понял, что нужно играть хорошо.
Александр Феклистов, актер:
Всегда чувствовал, когда делаю хорошо, когда плохо. С Надей всегда было так. Дело в том, что она не позволяла ни секунды фальши. С собой, с людьми. И было с ней нелегко, совсем нелегко. Дело в том, что она любила поворачивать к себе жизнь какой-то настоящей стороной. Это не пустые слова. Она даже провоцировала людей на какие-то проявления, на яркое, на настоящее.
На съемочной площадке Надя была таким восторженным наблюдателем. Мы были для нее просто родственники. Поскольку все вышли из-под ее пера — мы были просто дети для нее, я так чувствую.
Она наливала себе какой-нибудь стакан вина — пластиковый стаканчик, я помню — и дефилировала между персонажами. Это был отдельный персонаж. Ее никто не снимал, но это была абсолютная связующая нить между всеми.
Я не помню, чтобы она что-то просила или требовала. Поскольку сценарии ее были безупречны, вплоть до жеста. Для актера это большая помощь. Представьте себе: «...и он замахал ей рукой». Не помахал, а замахал. Такие категории дают артисту очень многое, внутренние подсказки.
Если возникали какие-то вопросы, мне так кажется, что она отвечала примерно как Антон Павлович: «Ну там же все написано». Только Антон Павлович, может быть, с иронией и с раздражением, А Надя — с весельем и радостью. При первой встрече я подарил ей кактус, она назвала его в честь меня — Саша и потом долго показывала его и рассказывала: «Саша болеет» или ... «Саша хорошо себя чувствует»...
Сейчас, читая сценарии, я всегда сравниваю — приближается автор к Надежде или нет. Не пробивают так, как она, — прямо туда, внутрь.
Ирина Гращенкова, киновед:
Надя Кожушаная как-то сказала: «Я выкладываюсь от и до...» И потому неполных 45 составили это пространство: от дня рождения 15 марта 1952 и до дня смерти 15 января 1997. В какой его точке началось то, что называют творчеством, сказать просто невозможно.
Девочка-школьница пишет письмо тому, кто стал одной из первых любовий, и адресат её — Чехов... Молодой дипломированный филолог работает как художник по мозаике... Разве это не творчество?!.
Так сразу определились основные координаты жизни-творчества Нади и, как она сама называла, «любимые болезненные точки» её мира. Любовь в присутствии Смерти. Человек в сверхнапряжённом контексте времени, социального и метафизического.
Неизбывный драматизм взаимоотношений Женщины и Мужчины, всегда с повышенной температурой чувств. И мир, точно сдвинутый, гротескный. И трагизм не как жанровое предпочтение, а как мироощущение перед концом империи, в конце века.
Написанные ею женщины — ранимые, грешные, погибающие без любви. И в каждой что-то от неё самой. Мужчины, как она сама говорила, написанные «в приглядку». И каждый для неё тайна и загадка. Дети в её сценариях — беззащитные, не по годам мудрые, играющие в страшноватые игры. И всем им, главным, второстепенным, эпизодическим, хватило её внимания, интереса, любви. «А что еще важнее, кроме людей? Дом, работа, люди и опять работа» — в этих словах вся философия, вся ее жизнь.
Не суетная, чувствующая истинный смысл вещей, Надя счастливо избежала распространённого среди по-настоящему талантливых сценаристов комплекса профессиональной неполноценности, связанного с ключевой авторской позицией режиссёра в кино. Она просто работала над сценарием, над фильмом вместе с режиссёрами. Энергия её личности оплодотворяла замысел, сюжет, материал, который она получала порой извне. Это могла быть новелла Уильяма Фолкнера — сценарий «Нога». История из жизни родителей режиссёра Ивана Дыховичного — сценарий «Прорва». Повесть Святослава Рыбаса — сценарий «Зеркало для героя». Рассказ молодого режиссёра-аниматора о своей бабушке — сценарий «Бабушка».
Сила её авторства концентрировалась в редкой способности сочувствия, сопереживания, в особом болевом пороге ощущения жизни чужой — как собственной. И в этой сверхчувствительности, сверхотзывчивости — Надя Кожушаная — сценарист-Женщина. Что, по её собственному признанию, никогда не мешало в работе. А отношение режиссёров-мужчин — бережное, трепетное — было наградой не отрекающейся от себя женственности.
Работать только с теми, кого любишь, — какая роскошь в наше время, какой ясный, абсолютный принцип. «Моя любовь — Олег Каравайчук» — с этим фантастическим композитором и музыкантом сделаны «Муж и дочь Тамары Александровны», «Нога», «Розовая кукла», «Неживой зверь». Любимые актёры: Ваня Охлобыстин, Иван Бортник, Александр Феклистов, Сергей Колтаков. Все из породы необычайно эмоциональных, отзывчивых, кризисных, сверхчувствительных, как она сама.
О своих режиссёрах Надя говорила: «Все мои режиссёры — мировоззрение» — значит, со своей картиной мира, со своим стилем. И. Дыховичный, Н. Тягунов, В. Хотиненко, О. Наруцкая, О. Черкасова, Т. Скабард. Все одного поколения, ровесники или — плюс-минус — несколько лет.
Надя Кожушаная не вела политических счётов с нашим недавним прошлым, не предавала его анафеме. И может быть поэтому стала одним из авторов едва ли не лучшего фильма о связи времён, поставленного, точно зеркало на нашей дороге из прошедшего в настоящее — «Зеркало для героя».
В журнале «Искусство кино» опубликована поразительная вещь, названная «Простое число». Её даже трудно назвать сценарием, так эта литература не вписывается в рамки привычного, возможного, доступного экрана. С точки зрения философии, эстетики, языка — это заявка на новое, другое кино. И его надо делать, но уже без Нади Кожушаной... Был у неё пароль: «Наш пароль: любовь — любовь — любовь — любовь — любовь — любовь — любовь — любовь. Говорить его надо тихо, с придыханием и быстро-быстро, без пауз».
Она всегда получала на него отзыв. Попробуем и мы...
Елена Ласкарева, сценарист, писатель:
Известно, что нет формулы простого числа. Простое число возникает совершенно спонтанно в ряду чисел и делится только само на себя. Мне кажется, что Надя была таким простым числом, которое возникло необъяснимо и делится только на себя само.
Ее предназначение заключалось в любви: любить и быть любимой — она его выполнила.
Оксана Черкасова, режиссер-мультипликатор:
Она умела создать эмоциональный фон для работы. Умела так сильно переживать — как ребенок. Плакать, как ребенок, радоваться, как ребенок. И этим заражала всех!
В школе все подружки ей подражали. Мы играли в театре: я — героинь правильных, а Надя только характерные роли. И, естественно — мы обожали Раневскую! А Надька знала: Чехова — наизусть, Гоголя — наизусть, и все монологи Раневской, безусловно, наизусть. Она надевала эти шляпы... садилась за пианино: «Почему я не сокол?» — с сигаретой в зубах... Заражала моментально всех! Волей-неволей: я пообщаюсь с Надей три часа, и уже ловлю себя на том, что я повторяю Надькины жесты, Надькины интонации... совершенно автоматически.
С чем Надя ни соприкасается — тут же вдруг оживает, тут же расцветает! Она находила особенное в самых заурядных вещах — Строительное управление номер шестьдесят четыре — сколько она рассказов написала, сколько афоризмов выписала, характеров изобразила! Она приходила с работы — все, это был день юмора.
В школе мы придумали, что мы сестры. Долго морочили всем головы, даже уже в Москве. Я так свыклась с этой мыслью.