Неизвестно, кто из сообщников-сценаристов, авторов «Мимино», придумал сделать Валико вертолетчиком, и назвать его по-грузински Соколом, и чтобы он кур грузил, и чтобы бурчал в усы про «чито-грито», птичку-невеличку. Но по всему выходит, что это — Реваз Габриадзе, его затея. Слишком все сходится. Ведь и Боря-Гадай, тосковавший по Вивьен Ли в спектакле «Осень нашей весны», был птичкой. А другого пернатого невеличку, бронзового Чижика-Пыжика, Резо Габриадзе поселил в Питере, где тот притулился у гранитного бока Фонтанки, да так и прижился. И Пушкин — чью мечту они с Андреем Битовым исполнили, послав в заморское путешествие и сочинив по такому поводу книжку «Пушкин за границей», — был на его графических листах тоже похож на птичку. Да и сам Габриадзе — существо перелетное. Драматург, режиссер, создатель театра кукол-марионеток и ресторанчика при нем, художник, скульптор — сочинитель, выдумщик. Всю жизнь мигрирует: из страны в страну, из журналистики в кино, из кино в литературу, оттуда в театр; постоянно и отовсюду сбегает в живопись и скульптуру, из жизни — в вымысел. И хранит память о Грузии в пальцах.

Он вольный, он сам себе закон и порядок, и предпринятая было в конце восьмидесятых попытка усадить его на пафосный шесток образцовского кукольного театра — смешная перестроечная благоглупость, которую надул в начальственные демократические головы шалый ветер перемен. Резо Габриадзе погоняет и хранит другой ветер, перемен не знающий.

Фильмография Габриадзе миниатюрна, как птичка-невеличка. И изящна, как она. «Не горюй!» и «Мимино» — эти две вещи стоят тысячи тонн сценарной руды.

Всего к двум фильмам причастен он в девяностые — «Кин-дза-дза» и «Паспорт». Оба сделал Георгий Данелия, оба про мигрантов, как Габриадзе. Но про мигрантов поневоле, не по доброму выбору. Одного зашвырнуло на Землю обетованную по чужому паспорту, других из-за легкомысленно нажатой кнопки забросило в галактику Кин-дза-дза. Несмотря на сюжет-полет, были эти фильмы тяжеловаты на подъем, не радовали той совсем не легкомысленной легкостью, той мужской грацией, какими брали их прежние с Данелия произведения. Тем не менее, и в комедии позднесоветских положений, и в антиутопии Габриадзе различим. И таксист, и прораб с музыкантом, куда бы их ни бросила судьбина — на родину ли иудеев, к чатланам ли с пацаками — тащат с собой свое, отечественное и личное. Черты, привычки и опыт, от рождения данные и благоприобретенные, — все то, из чего «сделаны» их частные миры. От того и мучаются, тем и спасаются. Так и Резо Габриадзе: в каком бы пространстве — театра, кино, графики, слова — он ни объявился, все подчинит закону собственного мироустройства, раз и навсегда заведенному миропорядку: печальному и чудному, с равнозначным ударением на первую и вторую гласную.

Дмитревская М., Савельев Д. [Резо Габриадзе] // Новейшая история отечественного кино. 1986–2000. Кино и контекст. Т. I. СПб.: Сеанс, 2001.