В 1908 и 1909 годах мы жили на станции Красный Кут на линии Саратов — Астрахань. Мой отец был железнодорожников. ‹…› 

‹…› свой первый актерский успех и первое ощущение, что я владею довольно большой аудиторией я испытал, когда мне было четыре или, может быть, пять лет. Нас приглашали на все елки в Красном Куте, в Покровской слободе, в Саратове. Мы с братом были «гастролерами». И чувство этого счастья, когда твоему искусству, твоей теме вольно или невольно покоряются, подчиняются люди чужие, посторонние, взрослые и маленькие, знакомо мне с тех пор и, вероятно, оно — мое высшее счастье.

Потом, учась в реальном училище в Саратове, я читал на всех литературных вечерах, на уроках русского языка. Я читал «Чуден Днепр» Гоголя, «Клеветникам России» Пушкина, читал монолог Фамусову. Когда началась первая мировая война, читал чьи-то патриотические стихи. Они тогда имели наибольший успех. Все это я помню до сих пор. Например, о Германии:

«Страна, давно забывшая о боге,
Страна, где бог — железо и свинец.
Ты быстро шла по мировой дороге.
Но недалек дороге той конец...»

К тому времени мы уже вплотную соприкоснулись с театром как зрители. Мы стали завсегдатаями утренников по входным ученическим билетам, и наши вкусы рождались и росли на спектаклях замечательного (говорю это с полной ответственностью) по тому времени Саратовского городского театра. Мы вошли во вкус, и уже никакая сила не могла нас удержать от вечерних спектаклей, бенефисов, премьер, открытий и закрытий сезонов и т. д.

Первые театральные впечатления живут во мне до сих пор. Орлов-Чужбинин — царь Эдип, Мирский-Муратов — Хлестаков и Жадов — это первые и самые сильные театральные потрясения. Потом началась для нас эпоха Ивана Артемьевича Слонова и всей плеяды артистов, покоривших зрителей в первые годы революции: Д. Ф. Смирнов, Е. А. Степная, М. И. Жвирблис, М. П. Рудина, А. М. Петров... Может быть, первые впечатления вообще всегда сильны, может быть, в таком нежном возрасте вообще не замечаешь недостатков, но тем не менее игра именно этих артистов сформировала мой вкус к театру на всю жизнь. Вероятно, некоторый налет провинциализма был, неизбежно был на спектаклях этой труппы, но он мне тоже нравился.

Мне нравился именно провинциальный театр. Нравился до такой степени, что в начале своей артистической жизни я совершенно сознательно и добровольно предпочел провинциальный театр столичному и отдал провинции семь лет своей жизни. Я играл в Воронеже, Могилеве, Костроме, Самарканде, Пишпеке, играл по две-три премьеры в неделю и сыграл больше двухсот ролей в условиях, которые с теперешней точки зрения считаются немыслимыми. Они и действительно были невозможными, но мне они были необходимы, и я играл самозабвенно. Я обрел лучшую школу актера — школу правильного сценического самочувствия, и никогда не повернется у меня язык плохо сказать об этом времени и об этих моих театральных сезонах. Научиться быть на сцене как рыба в воде — большое дело. Правда, и опасное. Но даже сейчас я иногда мечтаю — а хорошо бы уехать на год, на два в хороший периферийный театр, в хорошую профессиональную труппу, чтоб играть чуть не каждый вечер, да каждый месяц чтобы была премьера...

Но это я забегаю вперед, и такие отступления для биографии, вероятно, не очень подходят. Вернусь к дням своей юности, к родному своему Саратову. Мой брат Виталий поступил в театральную студию. Он завел черную широкополую шляпу и стал пудриться.

Я вступил в комсомол. Учился кое-как. Занимался политической деятельностью страстно, самозабвенно. Я раздирался натрое между школой, которую надо было кончать, работой в политотделе 4-й армии Восточного фронта, а еще — увлечение театром, концертами и т. д. В один прекрасный день я надел хороший синий пиджак своего товарища по реальному училищу Сергея Мышкина, который остался ждать меня без пиджака на улице, а сам поднялся по лестнице в бывшую гимназию Добровольского, где шли экзамены в драматическую студию. Там уже учился мой брат. Я прочитал комиссии «Фею» Горького:

А вы на земле проживете,
Как черви земные живут.
Ни сказок о вас не расскажут.
Ни песен про вас не споют.

Эту тираду я произнес, обращаясь к комиссии, со всей откровенностью. Меня приняли сразу на старший курс в так называемый сценический класс, где занимались уже люди довольно взрослые и более опытные, даже некоторые молодые артисты городского театра.

Моим преподавателем стал известный режиссер А. И. Канин. Пробыл я в Саратовской студии недолго. Канин дал мне рекомендательное письмо к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко, и я уехал в Москву. Это было в августе 1920 года, мне было шестнадцать лет. А письмо Немировичу я передал в 1940 году, когда меня приглашали в МХАТ. Он прочитал его и посмеялся.

Бабочкин Б. Из автобиографии / Борис Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма // М.: Материк, 1996.