Осенью я подал заявление в Техникум экранного искусства. В шикарном особняке на Сергиевской еще недавно учились Лебедев, Эрмлер, Сергей Васильев и другие будущие кинорежиссеры. Преподававший операторское дело Виталий Вишневский, строгий «операторщик», отец знаменитого писателя, посчитал меня «фотогеничным», и, уплатив вступительный взнос, я был зачислен. Поступили и другие мои товарищи.
В больших залах особняка на Сергиевской еще сохранились остатки былой роскоши, мрамор и бронза. Залы не отапливались, и мы просиживали на уроках синие от холода. Старая русская актриса, некогда блиставшая на столичной сцене, А. Я. Глама-Мещерская, закутанная в плед чуть ли не с головой, учила нас театральной выразительности. Она призналась, что уже забыла, когда была в «синематографе», то и дело вспоминала Стрепетову, Далматова, Садовского, а мы потихоньку хихикали на уроках. Нет, киноискусство это что-то совсем иное, скорее предчувствовали, чем ясно представляли мы. И тогда впервые в наш лексикон вошло слово «театральщина».
Все же вечерами я продолжал посещать техникум, а днем торчал в редакции журнала «Рабочий и театр», где печатались мои бравые сочинения.
Каждое утро пешком (трамваем это два участка, двойная плата) отправляюсь по Невскому, минуя Александровский сад, сворачиваю на бульвар Профсоюзов и по мраморной лестнице Дворца труда поднимаюсь в комнату редакции. Вместе с друзьями по техникуму мы обсуждаем планы будущей жизни. Нам ясно, что техникум — это «не то». Надо уйти оттуда, хлопнув дверью. Мы молоды и будем создавать свои фильмы не по урокам Гламы-Мещерской. Надо по-другому. Надо учиться! Но где? У кого? ‹…›
Я расскажу о ней подробно, потому что из этого топорного здания начался наш путь на Кинофабрику, на улицу Красных зорь, 10! Темный коридор биржи был всегда полон народу. В конце коридора находился зал, где обычно набирали массовку. Здесь тон задавали «типажи». Великаны и карлики, бородачи, «кувшинные рыла», старухи, калеки, толстяки и толстухи, бывшие борцы, спившиеся мелкие актеры и «обломки империи». В стороне теснилась молодежь «ниже средней упитанности». Я приходил туда каждое утро в ожидании вербовки на работу. Нас выстраивали как на параде, от стенки до стенки. Ждали. Наконец появлялся режиссер с ассистентом, держащим блокнот и карандаш. Режиссер барственно, как генерал, обходящий почетный караул, ел глазами каждого из нас. Когда указующий перст режиссера бесцеремонно нацеливался на счастливца, подбегал ассистент с блокнотом, записывал фамилию, адрес и на лету устраивал блиц-экзамен.
— На коньках умеете кататься? Верхом ездите? Шашкой сумеете махать? и т. д.
Отрицательный ответ означал крах нашего бюджета, поэтому на все вопросы мы отвечали «да», как учили нас люди бывалые, старые «участники», завсегдатаи биржи. ‹…›
Изматывающие будни массовок, толчея у костюмерных гримерных, грубая фамильярность помрежей, томительное ожидание на солнцепеке или на морозе, без еды и питья, или съеденный всухомятку бутерброд пополам с волосами от наспех приклеенной бороды — все это я частично показал в фильме «Впервые замужем», где был выведен молодой неудачник-актер, выдававший себя за героя, а довольствовавшийся ролью «массовщика». На этих съемках я чувствовал себя как рыба в воде...
А пока, путаясь в полах плохо подобранного в костюмерной пальто, падаю на мокрую мостовую у Зимнего дворца, «сраженный» пулями солдат. Под гиканье «казаков» бегу, увертываясь от свинчаток, топчусь у ограды, утирая брусничный сироп, густеющий, как настоящая кровь. Усвоив совет бывалых «массовщиков», хоть я и «четный», изображаю «нечетного», больше лежу, чем бегу, хотя лежать холоднее... Зато можно подумать о будущем. Лежа на мокрой земле в ожидании команды «начали!» или выстрела из ракетницы, мечтаю о дне выплаты гонорара. Обедать у дяди я стыжусь, хотя меня настойчиво приглашают. Хочется быть самостоятельным. Как далеко это «участие» в фильме от наших мечтаний о настоящей работе. Но ведь ученики великих мастеров Возрождения, успокаиваю я себя, растирали краски, топили мастерскую и бегали за вином для своих учителей. ‹…›
Меня, одного из первых, Пролеткульт рекомендовал студии «для использования на практической работе». Бумага подействовала, и летом 1928 года я был зачислен на самую что ни на есть младшую должность, которая в приказе звучала так: «зачислить как практиканта помощника режиссера». Даже не помреж, а практикант. А попросту говоря мальчик на побегушках.
Мне выписали пропуск, и я, так сказать, легально появился в этих коридорах со множеством дверей, оставшихся от бывшего кафешантана «Аквариум» на Каменноостровском проспекте.
В период массовок я уже побывал там, заглянув тайком в верхний коридор. Первое, что поразило меня, широкая, из дорогого меха доха Евгения Баронихина, кумира, гремевшего в конце двадцатых. Он промчался мимо меня, обдав крепким запахом духов, бледный до желтизны, темные глаза его лихорадочно блестели. Какие-то неправдоподобно красивые дамы в ротондах расступились, чтобы дать ему дорогу.
Теперь, как «практикант помрежа», я ходил по коридорам студии, изучая местонахождение различных служб, что давалось с трудом, так как ни одна дверь не имела таблички. Все было как-то по-домашнему, тихо и уютно, как в большой квартире, где все жильцы хорошо знают друг друга. ‹…›
Съемочную группу, куда меня определили, возглавлял режиссер Эдуард Иогансон. Меня приняли хорошо, старшие, уже опытные и носившие бриджи (это было тогда признаком профессии), похлопывая по плечу, говорили, что здесь я пройду настоящую школу. В списке сотрудников я был на последнем месте и как «практикант помощника» должен был помогать всем и во всем: реквизиторам, костюмерам, администраторам, директору картины, а иногда даже пиротехникам.
В то время количество сотрудников в группе было раза в два меньше, чем сейчас. И всё успевали.
На меня старались спихнуть все что возможно, мотивируя тем, что это и есть настоящая школа. Под эту «школу» подгоняли любое дело, которым лень было заниматься ассистентам или администратору. Однажды во время поездки в экспедицию в Киргизию администратор заметил на маленькой станции платформу с нашим срочным грузом, мирно стоявшую на запасном пути. Меня высадили с уже тронувшегося поезда, я бежал рядом с вагоном, на ходу запоминая распоряжения администратора протолкнуть груз во что бы то ни стало. Денег мне с собой забыли дать, и с рублем в кармане я прощально помахал рукой уезжающим товарищам. Мое дело было — помогать!
Хейфиц И. Техникум экранного искусства / Биржа труда / Практикант / Хейфиц И. Пойдем в кино! СПб.: Искусство-СПб, 1996.