В начале 1989 года О. Н. Ефремов решил ставить одновременно три спектакля: «Варвары» М. Горького, «Вишневый сад» А. П. Чехова и «Борис Годунов» А. С. Пушкина. Для записи репетиций были приглашены из Музея МХАТа три человека, в том числе и я. Мне было поручено записывать репетиции «Бориса Годунова».

Распределение ролей «Бориса Годунова» выглядело следующим образом:

Борис — И. М. Смоктуновский,
Шуйский — О. П. Табаков,
Воротынский — Ю. Г. Богатырев,
Щелкалов — В. И. Новосельский,
Пимен — В. Н. Сергачев,
Самозванец — Б. В. Щербаков,
Игумен — С. Г. Десницкий,
Мисаил — В. Г. Фокин, В. Т. Кашпур,
Варлаам — В. М. Невинный,
Хозяйка корчмы — Н. И. Гуляева, К. А. Минина,
Ксения — И. Г. Гришина,
Курбский —А. В. Табачников,
Басманов — Е. А. Киндинов.

На исполнение роли Марины Мнишек был объявлен конкурс. По поводу остальных ролей было указано, что исполнители будут объявлены дополнительно.

Художником был приглашен Йозеф Свобода.

Р. А. Сирота была назначена вторым режиссером. ‹…›

После премьеры «Варваров» О. Н. Ефремов продолжил работу над постановкой «Вишневого сада», первое представление которого состоялось 15 декабря 1989 года. Постановка «Бориса Годунова» была отложена.

Репетиции спектакля начались снова лишь в октябре 1994 года. За это время ушли из жизни Ю. Г. Богатырев, П. И. Щербаков, И. М. Смоктуновский. Новая постановка была уже совсем иной: с другим распределением ролей и другим сценическим решением.

Татьяна Жданова

 

 

                                                 Репетиция 12
                               18 января 1989 г. Начало в 11.00
                                                  Р. А. Сирота,
                              И. М. Смоктуновский, О. П. Табаков

Сирота. Я думаю, что надо разобраться, почему Шуйский пришел сам к Борису. Прошло шесть лет с момента начала царствования Бориса. Надо понять суть отношений Бориса и Шуйского. Василий Шуйский виновен в том, что его инициативой была попытка развести Федора с Ириной. Шуйский давил на дядю, он не согласился, составил ходатайство к Федору, отсюда непримиримая ситуация между этими людьми.

Судьба делала все, чтобы Борис стал царем. Он не виноват в смерти Федора, в том, что Ирина отказалась от престола, что народ его выбрал, но у него нет программы царствования. Все, что он совершил, он совершил до своего правления. Шуйский также не имеет программы, но оба становятся царями, причем Борис опередил Шуйского. Помните формулу Белинского?

Табаков. Я не соглашаюсь с вами и с Белинским насчет отсутствия программы. Здесь вопрос знания методов реализации программы, а программа есть, если вы говорите о близости судеб. Шуйский — один из тех людей, которые во что бы то ни стало, как в театре, физиологически ощущают потребность влиять. Если предположить, что рак — заболевание души, значит, невозможно влиять, пока не случилась болезнь. Я думаю так подойти к Шуйскому. Формула поведения, тактика разговора на равных, уважение себя, почитание государя... вплоть до того, что он с Воротынским выкидывает, то есть тормоза сдают. Скажем, этот мальчик, В. Прудкин, ведет агитацию за себя... Я не могу понять, сколько лет Шуйскому?

Смоктуновский. Он младший брат?

Табаков. Племянник. 45-50. В критической ситуации сдают душевные тормоза... руки запотевают от происходящего на твоих глазах. Другой вопрос, что все, что он делает, не выходит; если даже он будет царствовать — не очень успешно... это человек, ожидающий своей очереди.

Смоктуновский. Не слишком ли пассивная позиция? Он принимает послов из Литвы, Пушкина.

Табаков. Пока что не выхожу из области этих рассуждений.

Смоктуновский. Сколько он царствовал?

Табаков. Полгода.

Смоктуновский. Почему он ушел c престола?

Табаков. Романовы царствовали.

Сирота. Говорится, что Пимановы надежда государства.

Смоктуновский. Они имели больше всех прав на престол.

Табаков. Для меня это устраивающая всех ситуация — Романовы. Почему Борис стал царем?

Смоктуновский. Сам себя сделал.

Табаков. Не совсем так.

Смоктуновский. Суслов и он.

Табаков. Не совсем так. Я взялся быть царем в «Современнике» после ухода Ефремова, но не таким, которого выбрали товарищи. Я решил. По мозгам из окружающих меня людей — я. Какая-то модель. Потом выясняется: не устраивает. Эта модель все-таки приводит себя в действие... да ладно, пусть он, денег больше, связей, поместий... Романовы были не самые мощные. Явно ощущал Подгорный, что будет Бориса держать на поводке, но просчитался.

Смоктуновский. Здесь не было такой руки, как с Троцким.

Табаков. Почему не выбирают яркое, а серое? Из расчета влиять. Из возможности услышать свои интонации.

Смоктуновский. Для меня крайне важно, что вы говорите. С кем я говорю, к кому приходят гонцы из Литвы.

Табаков. Мне думается, что Шуйский...

Сирота. Умеет ждать, терпеть, но чувствует предначертание. Этому спится сон, этот добился патриаршества. Он же не прет! В этом они похожи. Федор имел свою программу: не пролить кровь. Бог! Бог! никакой суеты, Обстоятельства толкали туда. Опричником был. Сколько компромиссных черт, по он не лев на это дело — так судьба сложилась. Как и сон у Самозванца. Есть судьбоносные характеры. Здесь это Борис, Шуйский и Самозванец. Борис, придя к власти, стал добрым царем, сложил лапки, но он очень подозрительный. И Шуйский приходит в критической ситуации: Борис еще не знает о Самозванце. Приходит, чтобы увидеть...

Смоктуновский. Школа подозрения и неспокойствия у него еще со времен Грозного, и у Годунова подозрительность оттуда.

Сирота. Шуйский приходит в тот момент, мог и не приходить, царь мог вызвать.

Табаков. Давайте почитаем.

Читают сцену «Царские палаты» со слов «Сношения с Литвою! это что?..»

В 11.45 И. М. Смоктуновский просит перейти в другое помещение, так как холодно. Все переходят в кабинет О. П. Ефремова.

Сирота. Олег Павлович, сцена идет фактически при его агонии. Мертв Царевич, и ты отсюда скоро уберешься. Не дай Бог, чтобы Шуйский был угодником.

Табаков. Нет, нет.

Сирота. Жанр у нас трагический, то есть обе фигуры побиты жизнью. Вы помните, что Борис не выдаст. Он пришел, чтобы поймать момент истины в Борисе.

Табаков. Я думаю, в жизни это несколько по-другому бывает. Меня пугает эта ясность, определенность. В жизни бывает не так сформулировано.

Сирота. Но вы не знаете, какая оценка, известно ему или нет.

Табаков. Что значит в этот момент прийти и сказать о Сталине, что он жив. Почему он приходит, а не другой, например, Воротынский?

Сирота. Это далекие люди, вы в приближении. Приказ — закрыть границы.

Смоктуновский. Это его упреждающий ход.

Табаков. Сорви, плодоножка засохнет и упадет. Странная логика, но так. Мне кажется, есть же что-то наивно-прекрасное в этих его трех апартах. Есть тут какой-то ключ... не ключ... Если Пушкин это выражает в стихах.

Смоктуновский. Значит, ему так надо.

Табаков. Не случайно сказал: это обстоятельство наводит меня... Интересно, как Борис будет себя вести, из этого я пойму, сколько ему еще жить. Есть момент лабораторного исследования, внимание с потными ладошками, как же объект моего исследования проявится. В то же время он застрахован. Он слишком хорошо знает тайну службы, чтобы позволить себе двойную игру.

Сирота. Но сцену Шуйский ведет. И делает он что-то страшное, на что Борис говорит: «...не клянись...»

Смоктуновский. Олег сказал слово, которое меня обожгло. Сказал и смотрит, сколько осталось тебе жить. Возможно ли так?

Табаков. Слишком беспроигрышная игра с моей стороны.

Смоктуновский. Он ничего не знал, — следовательно, не мог идти из дома, поговорив с Пушкиным... Что, если я скажу и он умрет?.. Такого же не могло быть.

Сирота. Веревочка как вьется? Первый Шуйский начинает политику, дальше Пимен — «ужасное злодейство», дальше Борис — «...жалок тот...», потом Шуйский узнает о Самозванце. С этого момента пойдем.

Табаков. В структуре трагедии это функция, связывающая одного с другим, что естественно вызывает эмоциональный отклик у Бориса.

Сирота. По сюжету, да.

Табаков. В известной степени, он вестник. А так, конечно психолог, завлаб, старший научный сотрудник.

Сирота. Ведь Борис понимает, что прокололся, что он в руках Шуйского. Борис отказался перенести прах Дмитрия, а Шуйский перенес. Не дай Бог, чтобы был вестник. Потом Борис, когда опомнится, поймет, как выдал себя в этой сцене.

Смоктуновский. Выдал... или показывает, что он настолько силен... Первая фраза: «Послушай, князь Василий...» — надо соблюсти театр перед Шуйским.

Сирота. Нет, я говорю о моменте потрясения; человек не убивал, ну и что, что Самозванец. Нет, вы прикинули очень верно.

Он распался, оставаясь сильным, властителем. Бывает взрыв от чувства собственного достоинства, бывает взрыв, потому что задели.

Шуйский — аристократ, у него непредсказуемая реакция... Борис же — плебей. Когда он говорил с Воротынским, он срывался с равным человеком одной породы. Здесь нет... Вы лихо всегда это чувствуете, делаете.

Табаков. Вопросы будут позднее. Это чрезвычайно трудно пробовать.

Сирота. Я говорю, здесь огромные возможности.

Табаков. Головою я соображаю. (Читают.) По сути дела, конечно, спёкся, по моему ощущению: все получил.

Смоктуновский. Всю информацию.

Табаков. Нет. «Не казнь страшна; страшна твоя немилость...» Он держит ситуацию.

Сирота. Шуйского это даже развеселило: Борис уже выдает себя.

Шуйский: Царевич мертв, но, каким образом, я не знаю. (Читают.) Вы задаете вопрос, а он отвечает: «Клянусь тебе...» Борис почти сознается в убийстве. (Читают.) Была же другая сцена, когда он четко понимал, что Борис убил, но Борис так смотрел, такими правдивыми глазами.

Смоктуновский. Все наоборот. Поразительно, что Шуйский на него так смотрит.

Табаков читает сцену Шуйского с Воротынским.

«И Пушкин вас поведет...» Репетиции спектакля «Борис Годунов» в МХАТе им. А. П. Чехова. Незавершенная постановка. СПб.: Государственный Пушкинский Театральный Центр, 2000.