Боже, что творилось в Праге в мае 68-го, как в ней дышалось! Теперь, вкусив весной 85-го и в августе 91-го одуряющую сладость свободы, мы можем себе это представить. Улицы — собственный дом, соседи в толпе — близкие родственники. Страна, уверовав в возможность «социализма с человеческим лицом», жила энергией перемен. Разговоры, газеты, телевидение — только об этом!
Но и в перенасыщенной политикой атмосфере мои театральные друзья, рассказывая о событиях сезона, как о сенсации говорили о гастролях Олега Табакова. Знаменитый артист московского «Современника» выступил на сцене молодого «Чиногерного клуба» в спектакле «Ревизор» в роли Хлестакова. Он сыграл семь спектаклей, очаровав пражских театралов. Слушая эти рассказы, я не удивлялся, ибо не знал другого актера, который с такой детской отвагой изливал на зрителей разрывавшую его радость игры. Соединенная с виртуозностью, эта стихия являла редкостный результат. Игра Табакова пьянила.
Свободин А. Хлестаков «Пражской весны» // Театральная жизнь. 1993. № 6.
«Чиногерный клуб пригласил Олега Табакова после его ин- тервью, напечатанного в газете “Дивадельны новины”, — писала одна из пражских газет. — Решающим фактором было идеальное сходство понимания гоголевской комедии и ее главного героя, хотя Табаков никогда не играл Хлестакова. Однако артист не страдает излишней робостью, ему присуще чувство здоровой самоуверенности. Он выучил роль за тысячу километров от Праги, после нескольких репетиций предстал перед пражской публикой и не обманул ее надежд. Табаков слился с коллективом исполнителей, как старый знакомый. Его умение “разыграть” детали свидетельствует о мхатовской школе...
Хлестаков в исполнении Табакова — перепуганный и жалостно блеющий нуль, который кричит от отчаянного страха, нуль, который страх остальных нулей раздувает до чудовищных размеров. Игра Табакова еще злее, чем чешских актеров. Его Хлестаков не только ничтожество, возвеличенное глупостью и страхом остальных персонажей комедии. В самом Хлестакове есть изрядная доза жестокости и грязи. Разница языков не стала помехой для спектакля. “Русского ревизора” публика зачастую понимала лучше, чем остальных исполнителей».
Итак, все началось с короткого газетного интервью во время гастролей «Современника» Чехословакии полтора года назад. На самом же деле — гораздо раньше, на доброе десятилетие раньше. На втором курсе училища сыграл Табаков маленькую сценку из «Ревизора» — объяснение Хлестакова с трактирным слугой. Никогда больше, ни в училище, ни я театре, не возвращался к Хлестакову и все-таки знал наверное, что сыграет его, потому что у каждого актера есть такая роль, которой не миновать.
Иначе неполной, лишенной какой-то яркой, важной черты будет его актерская жизнь.
— Не представься такая возможность, — говорит Табаков,— я бы, кажется, лопнул. Столько раз за эти годы я прикидывал, пробовал и мысленно проигрывал роль.
За кулисами пустого театра — театр в двухнедельном отпуске — Табаков рассказывает о том, как он, наконец, сыграл Хлестакова. И тут же показывает, как играл.
— Зерно, сердцевина роли? — В ничтожности героя. Хлестаков действительно самый маленький, самый последний человек. Не только с трактирным слугой, он и с Осипом говорит, запинаясь от страха. Боже упаси, рассердится Осип, — тогда совсем пропал Иван Александрович. И вот такой малости, такой скудости человеческой выпадает редкостное, невообразимое счастье. Его вдруг все любят, все уважают, благодарят неизвестно за что, дают ему все, что он ни потребует, ласкают всячески.
И оказывается, так жить удобно и приятно, к такому счастливому существованию легко привыкнуть, а главное — этого- то и не хватало крошечному чиновнику с Гороховой улицы. Чтобы его уважали и любили искренне.
Вот именно, искренне. Пока еще не очень пьян, Иван Александрович делает важнейшее для себя признание со всей серьезностью, задушевной истовостью. В первый раз в жизни он чувствует себя естественно и свободно.
Среди «личин» «Ревизора» — это единственно естественный человек. Во всем естественный — в радости, глупости, в озорстве, в нахальстве. Скептический и неглупый Осип чувствует — произошла ошибка, вот-вот погонят со двора. Иван Александрович все принимает за чистую монету. И рад безмерно и спешит насладиться. Странный, резкий контраст. Кругом все притворяются, изворачиваются, юлят, лгут. Этот — дурачок в клетчатом цилиндре — абсолютно натурален. В собственную ложь верит первый. И в грандиозность изображаемой картины собственного величия ‹…›.
Короткая десятиминутная пленка с фрагментами из спектакля Чиногерного клуба, прибывшая из Чехословакии, конечно, не дает представления о всей роли. Но о самом тоне, ритме исполнения говорит достаточно убедительно. Ритм стремителен. На сцене каскад поступков неожиданных, невероятных. Невозможно представить себе, что он выкинет в следующую минуту — щупленький и верткий молодой человек в костюме от модного портного. Упадет ли мертвецки пьяным перед строем трепещущих чиновников, помчится ли в задние помещения дома городничего, ударит ли тростью в полицейские барабаны, заснет ли по-детски сладко на необъятной груди городничихи. Все возможно, все дозволено — пользуйся. Эту мысль Табаков доводит до крайности, до предельной, иногда страшноватой гиперболы. ‹…›
Что прибавить к сказанному? Что такая одиночная гастроль драматического актера была в Чехословакии в последний раз в незапамятные времена, когда приезжала актриса Художественного театра Ольга Владимировна Гзовская с Норой? Или то, что на генеральную репетицию «Ревизора» из Москвы прилетел Олег Ефремов посмотреть своего артиста? Или то, что Чиногерный клуб осенью приедет на гастроли в Москву, и Олег Табаков опять сыграет своего Хлестакова в спектакле чешских друзей... ‹…›
Прага. Табаков играет Хлестакова // Театр. 1968. № 6.