‹…› Вот Олег Павлович Табаков. Родился в 1935 году, то есть застал живьем всех наших вождей, за исключением Ленина, рос под выкрики «Жить стало лучше, жить стало веселее», учил слова о предназначении нашего народа, о том, что тот — новая общность, о его строительном энтузиазме, направленном на коммунизм, при этом переживал проявления настоящего геноцида в отношении к этому самому народу, вначале физического, потом политического, а сейчас и экономического. Кто-нибудь того же Табакова, человека, у которого всегда был успех, в своем сознании связывает с Властью? Никто! Табакова нельзя представить вне России, вне Москвы, но вполне можно представить без Власти. Шут отечества, он всегда выше временщиков, прикрывающихся словами о вечности, и всегда ближе к вечности, чем все они вместе взятые. Вожди приходят и уходят, не оставляя следа даже в памяти, а шуты в ней остаются навсегда. Вспомните горькую иронию шутя, там же, у Шекспира в «Лире»:
У кого ума крупица,
Тот снесет и дождь и град,
Он ненастья не боится,
Счастью и несчастью рад.
Наверное, существуют те, которые гордятся, что «шагают в ногу со временем». Вначале казалось, что и Табакова это устраивает. Прославился ролями чистых мальчиков, живущих с верой в справедливость социалистического будущего, стал любим народом и мог спокойно эксплуатировать найденный имидж. Благо дело, фактура позволяла ходить в мальчиках до пятидесяти, а потом перейти на роли благородных отцов, это «светлое будущее» уже проживших. Но талант выше расчета. Табаков сразу по окончании Школы-студии МХАТ связывает свою жизнь с самым «бунтарским» театром того времени — «Современником», где в должности директора никогда не спрятаться за спинами в случае замораживания «хрущевской оттепели». В этом театре и самые рядовые «шли на амбразуру». Уже этот радостный и горький опыт создания театра, пережитый инфаркт могли нацелить Табакова на мирную жизнь в качестве самого популярного актера театра и кино, которому по выслуге лет «вешают» звание за званием, орден за орденом. Ан нет, не вышло. Не жалея ни сил, ни собственных средств, Олег Павлович проводит задуманный им эксперимент последовательного воспитания актера. Он создает во Дворце пионеров и школьников детскую студию и затем на базе этой студии набирает курс в ГИТИСе, ныне Академии театрального искусства.
Увы, часто великие не любят «почковаться», боятся расплескать свою уникальность. Но тот первый набор 1976 года — Майорова и Кузнецова, Мищенко и Нефедов, Газаров и Марин, Смоляков и Селиверстов, те, чьи имена знают теперь и театралы и публика, — они-то помнят, как не спали с Мастером ночами: шили костюмы, делали декорации, приводили в порядок угольный подвал, в котором и теперь на Чаплыгина существует повсеместно знаменитый театр-студия Табакова. Олег Павлович как никто заслужил право называть этот театр своим. Эксперимент был не только воспитательным и художественным, но еще и экономическим. В эпоху всеобщей зависимости и прихлебательства, когда за постановку Рощина и Гельмана приходилось платить двумя угодными постановками «X», а иногда и собственным местом и благополучием, Табаков создает экономически независимый или почти независимый театр. Бюджет этого организма существовал благодаря, прежде всего, личным средствам Табакова. Артистические зарплаты на первых порах складывались из студенческих стипендий, а съемочные группы, использующие артистов Табакова, должны были, да и сейчас должны, платить не только исполнителю, но и театру, сформировавшему этого артиста таким, какой он есть, служащему ему и домом, и нишей, и школой. Справедливо!
Табаков — строгая «наседка», но наседка, прикрывающая и обожающая каждого из своих птенцов. Если кто-то из них хром, надо поддержать, плечо подставить, а те, кто очень знаменит, как Зудина, Миронов, Машков и Германова, этим вовремя надо напомнить, что следует трудиться, трудиться и еще раз трудиться, как завещал великий... Станиславский. Благо дело, что все они имеют хорошую мхатовскую школу, а значит, прежде всего, умеют работать.
Их труд не остается незамеченным. Марина Зудина снимается из фильма в фильм сейчас, когда многие жалуются на безработицу. Владимиру Машкову доверено режиссировать в театре, и его спектакли — «Звездный час по местному времени» и «Страсти по Бумбарашу» — известны уже всей Москве. В прошлом году Женя Миронов «забрал» все премии в нашей стране за исполнение мужской роли в фильме «Любовь». Его наградили на фестивалях «Кинотавр» и «Созвездие». Он получил приз даже в Швеции, на самом престижном актерском фестивале «Звезды на завтра». Раньше этот приз заслужила там Евдокия Германова, чей самобытный талант высоко оценен и в театре и в кино. Ее Жанна в одной из первых постановок, студии — «Жаворонок» Жана Ануя — стала событием.
В одном из разговоров со мной Олег Павлович с некоторым чувством горечи и неизбежности сказал, что студия постепенно превратилась в нормальный театр. Конечно, он имел в виду весь объем определения театра от статуса социального до отношений моральных.
Что касается статуса, то театр Табакова, конечно, перерос уровень «местных радостей».
<...> Широкая публика часто судит об актере по явно видимым сторонам его жизни. О Табакове знают как о Сереже из «Чистого неба» или как об Олеге из «Шумного дня», любят его короля из «Трех мушкетеров» и даже Шелленберга из «Семнадцати мгновений весны». Классикой стали его театральные работы как актера и как режиссера. Предметом искусствоведческого анализа является исполнение им ролей Адуева-младшего, а теперь и старшего в «Обыкновенной истории» Гончарова.
Но, кажется, для Табакова его труд, ежедневный и изнурительный, в театре и есть главное. Наверное, этот «шут отечества» всегда помнит заповедь шута всех шутов из того же «Лира»:
Вниманье надо посвящать
Душе, а не большому пальцу,
А то мозоль не даст вам спать,
Пустяк вас превратит в страдальца.
Михалев В. Шут отечества. Театральная жизнь. 1993. № 11-1.