Шпаликов пришел из Суворовского училища и привнес с собой дух свободы, не только социальной, но и личной. А еще — некий романтизм, скрытый под «легкой болтовней». Он писал замечательные диалоги в стиле Чехова и Хемингуэя, где все было сказано между строк. Атмосфера была важнее, чем слова. А прямые излияния чувств встречались лишь в кульминационных моментах, что было нетипично для советской драматургии. Во ВГИКе это заметили сразу же, и когда Хуциев пригласил Шпаликова работать вместе с ним над «Заставой Ильича», это было неслучайно. Первый вариант сценария назывался «Ты помнишь, товарищ?», Хуциев его написал сам и почти довел до конца съемки по этому сценарию. Но у него возникло ощущение, что все это статично, мертво, не хватает воздуха, движения. Он пригласил Шпаликова, они вместе взялись за работу над сценарием, и тут Шпаликов впервые показал свои истинные возможности. Раньше он писал только короткие рассказы.
Для моего поколения этот человек был примером свободы от всех штампов и условностей. Как все мы, он учился в школе в сороковые годы. Тогда Маяковский был для нас жертвой и романтиком, поэтом, но не футуристом. Позже мы открыли для себя его ранние стихотворения: они оказались совсем не похожими на советскую литературу, которую мы изучали. В это время Шпаликов начал писать. Ахматову и Пастернака он открыл для себя позже. Под влиянием романтизма предреволюционной эпохи он стал превращаться в советского Артюра Рембо. Впрочем, и в нем самом было что-то от юного дикаря. Однажды он пришел во ВГИК и заявил мне, что студия Горького предложила ему написать сценарий научно-фантастического фильма «Человек-амфибия» по роману Беляева. Он тут же принялся за работу, а я подумал: «Господи! Да ведь он сам человек-амфибия!» Он не мог переносить атмосферу лжи, которая его окружала, невозможность изъясняться напрямую. Одновременно с Окуджавой (Галич появился позже) он начал сочинять комические песенки и исполнять их под гитару, и тут он выкладывался, как хотел. Но в качестве сценариста, обязанного выполнять требования студии или режиссера, он оставался амфибией. Он был в пограничной ситуации.
Клейман Н. Другая история советского кино // Киноведческие записки. 2001. N 53.