В «Проверке на дорогах» обильный второй план идеально сбалансирован с остросюжетной (во всех смыслах этого слова) фабулой. Тут и психологически точно выстроенная драма борьбы двух персонажей за душу героя, и одновременно история подготовки и исполнения партизанской операции (вплоть до выхода на экран картина, положенная на полку, называлась «Операция „С Новым годом“»). А в «Моем друге Иване Лапшине» баланс нарушен демонстративно. История поимки банды Соловьева загнана на такую периферию сюжета, что проследить за детективной интригой тут нет никакой возможности, поскольку необходимость в ней принципиально отвергается. Традиционная жанровая модель советского кино отринута как несостоятельная. Если в начале
1970-х советский миф оказывается предметом анализа, то к середине 1980-х он уже окончательно мертв. Предметом исследования у Германа становится реальная история страны, общества, существующая вне мифа, за его пределами, — в судьбах вот этого бесконечного множества людей, о котором говорит Тарковский в «Запечатленном времени». Герман совершает в кино переворот, по масштабу сравнимый с коперниковским. Некогда я сравнил его с заменой прямой перспективы на обратную: то, что ближе к зрителю, — то в размерах уменьшено, то, что на дальнем плане, — то укрупнено. Чем меньше места отведено в сюжете персонажу, тем пристальней вглядывается камера в его лицо. Показательно, что эпизодическим персонажам в германовских картинах (причем, как правило, непрофессионалам) позволено смотреть прямо в камеру. Уже не столько мы, зрители, смотрим на происходящее — скорее, происходящее смотрит на нас. Тот же принцип, что на иконе.

Марголит Е. Второй план в советском кино // Сеанс. № 51-52.