Не сразу понимаешь, кто среди этих сорокалетних мужчин — наш друг Иван Лапшин.
Один вдохновенно исполняет единственный вставной номер
во всей ленте — «итальянский бомбардировщик над Абиссинией». Другой женат на поповой дочке, и это мешает ему в жизни, а женщина она хорошая. Третий и сам чем-то похож на летчика, только нашего, не то на Чкалова, не то на Громова, — выправкой, сухощавостью, шириной плеч.
Их много на вечеринке, они смеются, разговаривают, «главного» среди них нет, и камера отказывается подсказывать нам, кто он.
Она чувствует себя здесь, как дома, не дослушивает реплик, не вглядывается в лица специально и нарочито, и о нас, кажется, забыла: чего там, сами разберетесь.
Мы и разбираемся, несколько ошарашенные этой непринужденностью, но уже чувствуя ее обаяние и даже немного гордые: нас пустили, с нами не «возятся», значит, верят, считают за своих. Лапшин — этот, третий (артист Андрей Болтнев).
Теперь так все и будет. Разбираться нам придется самим, подсказки, конечно, есть, но их еще тоже надо уметь услышать.
Герои не торопятся определиться для нас, им некогда, они заняты жизнью. Попав не на спектакль, а в новый круг людей, вы бы не ждали надписей поперек портретов — «злодей», «герой», «комик», да и что они объясняют, эти надписи, если относятся к живым, меняющимся, незавершенным людям. Вам пришлось бы до всего тут добираться собственными силами, но зато какое ощущение естественности, непринужденности происходящего...
Перед нами не рассказ обо «всей жизни» местного пинкертона, работника милиции Лапшина. Такой рассказ никуда бы не поместился. Нам показывают строго ограниченный эпизод, условно говоря, «приезд Ханина». Приезжий журналист Ханин (Андрей Миронов), его встречают по-дружески, но брать его ловить жуликов Лапшин не хочет — не его это дело. Дальше выясняется, что у Ханина недавно умерла жена, однако он выглядит бодро, весело, даже легкомысленно, но это так, мужество напоказ, а вообще-то он в отчаянии и пытается покончить с собой. Лапшин не говорит ему слов утешения, стесняется, должно быть, да и не верит в их пользу, но теперь «ловить жуликов» берет.
Где мы видели такое построение сюжета? Ну, например, в «Илиаде» не вся Троянская война, от яиц Леды и до пожара Трои, описывается, а только гнев Ахилла, необходимое и достаточное. Может быть, сравнение навеяно не только композиционным приемом, но и общим ощущением серьезности, доверия авторов к своему рассказу, важному для всех, доверия, которое хочется назвать эпичностью.
В результате мы знаем о Лапшине, как он любит, как — дружит, как работает, как устроен его быт — в квартире, где все время кто-нибудь живет. Но не хочется называть Лапшина верным другом, рыцарственным возлюбленным, смелым и умным борцом за переустройство жизни, от слов он бы только поморщился, а между тем все так и есть.
Мы знаем много больше, чем можно выразить словами: степень жизнеподобия кинематографа выше, чем иных искусств, и тут она поднята до сегодняшнего предела. Камера быстро проходит по коридорам угрозыска, взгляды ее мгновенны, но резко схватывают главное, ритм очень напряженный, но деловой, будничный, не взвинченный, а за последним ее поворотом в дверь кабинета входит Лапшин. Понимаете? Мы побыли «в его шкуре», видели его жизнь его глазами — в считанные секунды экранного времени.
В кабинете (как и на вечеринке) камере тесно, здесь идет допрос, людям в кабинете не до нее, она удовлетворит свое и наше любопытство, взглянет в глаза допрашиваемому, но это произойдет не сразу, сначала мы, новички, по мелочам, по обрывкам реплик будем ловить смысл происходящего. Зато когда уловим, поверим безоговорочней, сами же все поняли, никто не объяснял (оператор Валерий Федосов, тот же, что снимал и «Двадцать дней без войны»).
Трудно зрителю с А. Мироновым. Мы ждем шуток, хохм, а перед нами боль. Миронов ли это? Да, и одна из самых точных, свежих его ролей. Вот такие они тут все. Вздорноватый, шумный, но простодушный и очень честный «жених», милиционер, живущий у Лапшина (Алексей Жарков). Папа с сыном, живущие тут же, из-за чего они поссорились, нам так и не говорят, но если отец (Александр Филиппенко) заявляет: «С сегодняшнего дня я перестал уважать тебя как личность!», — разве мы не улыбнемся такому строгому, самодеятельному, трогательному воспитанию, мужскому и по суровости, и по неумелости?
Сюжет, как вы помните, пересказать недолго. Фильм — невозможно. В нем этих самых «деталей» несчетное множество. И они ничуть не торопятся объявить, зачем они. Здесь есть особое бескорыстие деталей, которые только вместе, в сцеплении выполнят свое предназначение; покажут нам лицо времени, неповторимого, трудного, заставят нас полюбить его.
Аронов А. Страна отцов // Московский комсомолец. 1984. 9 сентября.