Андрей похож на мать: высокий покатый лоб, тонкий прямой нос, энергичная линия скулы, «скульптурные», хорошо вылепленные, слегка оттопыренные уши. В нем чувствуется «порода», то, что Цветаева назвала «сокровеннейшим из сокровищ». Это хорошо видно на фотографии Москвина в профиль и без очков, сделанной в конце 40-х годов. Тогда же его нарисовал Николай Акимов, и тоже в профиль, видимо, при этом становились особенно заметными и благородство «породы» и вся природа модели. Не нужно думать, что «порода» — привилегия аристократии, старинного дворянства. Ничего дворянского в Москвиных не было: дед по отцу был купцом и почетным гражданином Царского Села, имел лабаз на Малой улице; дед по материнской линии, судя по званию «личного почетного гражданина», из купцов или мещан. «Порода» Андрея Москвина идет от крестьян из русской глуши, что отмечены врожденным благородством, истинно крестьянской смекалкой и той настоящей интеллигентностью, суть которой не в поверхностной эрудиции, многознании, а в глубоком понимании человека, жизни. Коротко говоря, это та порода, которая была у Антона Чехова. ‹…›
Тон в семье задавал отец — человек властный, даже деспотичный. Он был из «сам себя создавших»: окончив институт, отделился от семьи, уехал из Царского; работая на железных дорогах, быстро сделал карьеру, в 45 лет стал директором одного из крупнейших заводов России — Сормовского. Это были годы тяжелейшей реакции и промышленной депрессии после Русско-японской войны и Революции 1905 года. В «Истории Красного Сормова» (1969) Николай Москвин назван «достойным представителем дельцов-акционеров» и чем-то вроде символа едва ли не самого мрачного периода истории завода. Но именно в эти годы под наблюдением
его директора был создан знаменитый паровоз серии «С» — лучший в России и один из лучших в мире. Вернувшись в Царское Село и на службу в Министерство путей сообщения, Москвин стал
еще консультантом русских и зарубежных фирм. Главная же его забота — создание мощного предприятия по добыче и транспортировке печорского угля; в 1912 году он даже совершил экспедицию на плоту по Печоре. Похоже, что и воспитание детей было для него неким предприятием с надлежащей отдачей в будущем. Поэтому при всей занятости он находил время для работы в Родительском комитете Реального училища и стал его председателем.
Крутой характер, опыт собственного «выхода в люди», твердые представления о том, что такое деловой человек, сформировали всю питательную систему Николая Дмитриевича: развитие сильной воли и самостоятельности детей сочеталось в ней с поддержанием нерушимого авторитета главы семьи. Воспитание независимости, умение ориентироваться в обстановке, находить выход проводились методами суровыми, порой жестокими. Сохранилось семейное предание: отец посадил десятилетнего Андрея и шестилетнего Борю в поезд и велел кондуктору высадить их через несколько станций. Мальчики, не имея денег, должны были сами вернуться домой. ‹…›
Много лет спустя Андрей Москвин написал: «Я родился в инженерной семье, в крупном промышленном центре, в окружении практической техники, где все прививало привычку к точности, здравому смыслу, учету обстоятельств, вере в возможности техники». Он всегда был точен в выражении мысли, «инженерной» семья названа не случайно. Но инженером в большой семье Москвиных был только Николай Дмитриевич! Дед-купец старался дать детям хорошее образование: один из братьев Николая Дмитриевича стал известным военным врачом, но другие продолжали «дело». И тем не менее для Андрея семья инженерная, ибо отец, технический интеллигент в первом поколении, сумел вселить в сыновей веру в возможности техники. «На наших глазах менялся мир, — написал дальше Москвин. — Казавшееся невозможным становилось явью. Таким детским совершившимся невозможным было для меня, в частности, и первое знакомство с кинематографом, с фильмом-хроникой о первом полете первого аэроплана... Вскоре мне удалось потрогать настоящий самолет... После этого любое „невозможное“ стало вполне достижимым, стоило лишь захотеть...» Москвин назвал это «технической романтикой». Воспитательная система отца сделала свое дело, увлекла детей романтикой техники, но не лишила их здравого смысла с его — по Москвину «критическим отношением ко всякой работе, к проверке ее результатов».
Техническая культура молодого поколения Москвиных была высокой. А художественная? Судя по рассказам, Николай Дмитриевич мало интересовался искусством. Но дом должен быть «как у всех»! Поэтому выписывали журналы, за две тысячи томов перевалила библиотека (в основном сочинения классиков и приложения к журналам), были абонементы в оперу, всей семьей посещали летом концерты и воскресные спектакли в Павловске. В доме был хороший рояль, но играть учили только девочек. Поощрялось рисование, полезное будущим инженерам. Впрочем,
все дети рисовали охотно и хорошо — черта в семье наследственная.
Твердая установка отца на инженерное будущее сыновей определила выбор школы: Семен, а за ним Андрей пошли в реальное училище — оно готовило к поступлению в технические институты.
Бутовский Я. Андрей Москвин, кинооператор. Издание 2-е. М.: Эйзенштейн-центр, 2012.