Вообще-то эта рецензия пишется по блату, так как я смею полагать себя личным другом режиссера. Естественно, рецензия по блату не может не быть комплиментарной, поэтому, прежде чем перейти к восторгам и упоению, я для приличия скажу о том, что, как мне кажется, не получилось.
Название.
Если бы я хоть на секунду предполагал, что у коваловского детища будет шанс попасть в прокат, я напомнил бы Олегу о демонстрирующемся сейчас чудовищном американском произведении, именуемом «Скорпионом», о том, что готовится к выпуску не менее, думаю, чудовищное отечественное творение «Убить скорпиона». Напомнил бы о «Саде желаний», «Райском саде Евы», наконец, о «Саде» Дерека Джармена, который хоть в прокате не был, но наделал много шума в узких кругах московско-петербургской интеллигенции...
Однако фильму «Сады скорпиона» не суждено украсить собой репертуарные планы кинотеатров, и посему претензии к названию могут быть принципиально иными.
«Сады скорпиона» (или Скорпиона?) не означают ровным счетом ничего. Или — означают все что угодно. Режиссер рассказывал, что во время работы в Госфильмофонде он нашел очень приглянувшийся ему кадр, где скорпион этот самый передвигался куда-то по своим скорпионьим делам. Вставить кадр в картину не удалось, но образ гада настолько запал в авторскую душу, что фильма без скорпиона Олег уже не мыслил...
Впрочем, наверное, все это придирки. Ведь «Сады скорпиона» — это не просто фильм. Это оптическая поэма. Если не ошибаюсь, лишь вторая в истории мирового кино.
Признаюсь, понял, что фильм мне нравится, именно в тот момент, когда на черно-белом экране возникли ни с чем не сообразные цветные титры, придуманные художником Чейкаускасом. Прочесть эти титры было в общем невозможно (строгость букв — русских и латинских, пышность орнамента: какая-то помесь конструктивизма двадцатых годов и классического рококо), но два слова «оптическая поэма» я понять успел. Получил ключ, открыл шифр, разобрался в принципе.
Ощутил радость оттого, что в эпоху, когда дебютанты озабочены либо творческим претворением в жизнь заветов Андрея Арсениевича, либо созиданием боевика, мало отличимого от последней видеоновинки, просмотренной дома, нашелся начинающий режиссер, который взял за образец классическую короткометражку Оскара Фишингера...
Формально «Сады скорпиона» являются, быть может, самым киноведческим фильмом в истории мирового кино.
Ведь и кинокритик Трюффо, и кинокритик Годар, и кинокритик Антониони, обратившись к режиссуре, стали снимать фильмы — документальные или игровые, отличающиеся от других-прочих внутренне, но никак не внешне. Ковалов же явил нам этакое «запечатленное киноведение». Подобно кружочкам, треугольничкам и полоскам, плавно и не очень плавно перемещающимся в пространстве «Оптической поэмы» Фишингера, в экзотических садах скорпиона живут фильмы. Документальные и игровые, учебные и научно-популярные, цветные и черно-белые. С некоторыми из них мы знакомы, иные встречаются нам впервые, но и те, и другие существуют здесь совсем не так, как там и тогда, тридцать пять лет назад.
Олег Ковалов сделал монтажный фильм о хрущевском десятилетии. Удивительно, но, думается, метод Ковалова в данном случае сродни методу... Стивена Спилберга. Ведь создавая свои очаровательные сказки для взрослых, король киноразвлечения занимается перемонтажом тем, идей, художественных образов, героев, фабульных коллизий второсортных американских лент полувековой давности. Более того — советский дебютант, получающий 250 рублей в месяц, достигает таких же удивительных результатов, как и блистательный заокеанский миллионер. Фильм, в котором нет ни одного оригинального кадра (у Спилберга-то есть, и немало!), выглядит в высшей степени оригинально, заставляет иных зрителей размышлять об открывающихся «новых горизонтах» отечественного кинематографа.
В чем же дело? Отчего явилась нам эта явная художественная удача? Не одной же кинообразованностью она объясняется?!
Нет. Не одной.
Ковалову удалась совершенно фантастическая вещь. Время с 1953-го по 1964 год предстает в его фильме трогательным, щемящим и таким замечательным, что все наши современные свободы и революции выглядят в сравнении с ним как-то неловко. У нас сейчас разлад, а тогда была высокая гармония.
Как же так, возмутитесь вы. Какая же гармония?! А Берлин, Будапешт и Познань?! А Тбилиси и Новочеркасск?! А борьба с «польским ревизионизмом» и крик «Пидерасы!», огласивший Манеж?!
Чтобы ответить на эти внешне справедливые упреки, прибегну еще к одной кинематографической аналогии. Все или почти все вышеперечисленное было известно Марлену Хуциеву, снимавшему «Заставу Ильича», но лишь безумный сердцем может нынче упрекнуть сей шедевр в «замазывании реальной проблематики времени». Тот трепет, та боль, то просветление, которые и сегодня заставляют рыдать на просмотре «Заставы», порождены каким-то странным чувством. В нем — щенячий восторг свободы и неизбывная тоска; стремление отдаться счастливому, весеннему настроению и осознание невозможности сделать это, до конца забыв прошлое; высокое напряжение духовности и предчувствие чего-то страшного... Но все это — жизнь. Сильная, полнокровная.
Самая сильная и полнокровная в России XX века.
Однако если в случае Хуциева эти ощущения естественны, то коваловские «Сады», казалось, вызывать их никак не должны.
Ведь дебютант конструирует портрет Времени из довольно странного материала.
Из материала, на сегодняшний день объективно являющегося разоблачительным. Антиалкогольные «просветительские» фильмы, в которых актеры плохо играют врачей и больных. Игровой фильм Александра Разумного «Случай с ефрейтором Кочетковым», повествующий о том, как юный защитник Родины чуть не попал в сети двух женщин-шпионок, вовремя разоблаченных славными органами. Запечатленные эстрадные номера Тарапуньки и Штепселя с «актуальными» текстами: «А как у вас дела насчет картошки?»
«Она уже становится на ножки». Упоительные кадры из фильма М. Слуцкого «Поет Ив Монтан»: воспитанник Трудовых Резервов приветствует гостей песней на французском языке — на глазах Монтана и Симоны слезы умиления. Концерт советских мастеров искусств перед бойцами корейской армии, Хрущев с кукурузным початком, Брежнев, ласково машущий улетающему Никите Сергеевичу...
Нет XX съезда. Нет Гагарина. Нет ничего антисталинского. Многие события представлены странными, явно неглавными кадрами — из тех, которые обычно не включают в современные картины ввиду очевидной невыразительности...
Собрав кинематографический шлак и мусор Времени, Ковалов с явным наслаждением систематизирует собранное, классифицирует, разгребает, компонует по-новому, придумывает сюжет, раскручивает его и... достигает результата, аналогичного тому, что тридцать лет назад получился у Хуциева.
«Когда б вы знали, из какого сора...» Итак, сюжет игрового фильма. В лечебницу, где лечат алкоголиков, попадает молодой мужчина. Врач всячески настаивает, чтобы он вспомнил, как начал пить. И парень вспоминает. В армии он познакомился с очаровательной девушкой Валей, работавшей киоскершей. Влюбился. Однажды, стоя на часах, не подпустил любимую к воротам части, куда она пришла, не в силах дождаться очередного свидания. Страдал от этого. Извинился потом — служба! Помирились. Валя пригласила домой. Там бабушка угостила пирогом и чаем. Наш Вася почувствовал себя плохо. Даже в обморок упал. Ушел в часть. Отлежался. Во сне виделась ему кошмарная, цветная вакханалия современной западной жизни — вывески, лимузины, кока-кола, твист и Мэрилин Монро. Таким странным образом напомнили о себе политзанятия, на которых командир говорил о коварстве империалистических диверсионных центров. И точно! Рассказав о недомогании, Вася узнал о том, что Валя — шпионка, а бабушка и вовсе «матерый волк». Органы предложили содействовать в поимке опасных резидентш. Ефрейтор Кочетков согласился. Шпионки получили по заслугам, но Вася — странное дело! — запил. И вообще жизнь пошла наперекосяк. Оказывается, до сих пор он не может себе простить, что «сдал» в органы любимого человека...
Есть и иной сюжет, хроникально-документальный, общественно-политический.
Фильм очень четок в хронологии представляемых событий. В первых кадрах — концерт в Корее, где война, как известно, закончилась в марте пятьдесят третьего. В последних — головокружительная панорама чьего-то падения с вершин небоскреба и — встык — улыбающийся Брежнев и компания, умиленно машушая ручками. А в середине — венгерский мятеж, приезд Монтана, фестиваль молодежи, кинофестиваль, улыбка Кабирии, визит Хрущева, кукуруза, абстракционизм, Куба, Кеннеди... Документальный сюжет аранжирует игровой, а игровой — комментирует документальный. И так же, как Вася Кочетков не находит счастья и страдает оттого, что стал предателем, зритель «Садов скорпиона», иронизирующий и ерничающий, в финале совершенно неожиданно чувствует, что прекрасное время — чистое и светлое — ушло безвозвратно.
Скажу даже больше. Для тех немногих зрителей, что увидят эту картину, она вполне может предстать произведением магического реализма, воссоздающим реальность, которой на самом деле-то и не было. Думаю, провоцирование такого чувства входило в режиссерские планы, ведь восхищение образом эпохи, якобы не совпадающим с ней самой, гораздо привлекательнее для интеллектуала. Можно, восхищаясь, всячески подчеркивать свое понимание этого несовпадения и, таким образом, не прослыть среди ироничных друзей восторженным идиотом.
И, думаю, не случайно так велик корейский эпизод вначале. Наверняка, многие воспримут (и уже восприняли) его, как китайский — кому у нас, в самом деле, известен флаг КНДР! И из венгерской драмы не случайно отобраны именно сцены расправ восставших над коммунистами — гебистами. Уже есть люди, убежденные в том, что повешенный за ноги человек с содранной кожей — воин армии-освободительницы...
Режиссер как бы «поддается» своим будущим зрителям, но и откровенно демонстрирует эти «поддавки». Он любит своего немногочисленного зрителя и знает его. Он не прочь повеселиться вместе со зрителем, заставив Кочеткова раскрыть роман «одобренного классика» и обнаружить на страницах эффектные картинки из жизни динозавров. Очень современный визуальный стеб! «Ящеры» эти самые, большие и не очень, смешные и противные, станут эдаким «сквозным образом произведения», заместив, видимо, столь любезных автору скорпионов (такая же гадость и так же притягивает!) и, может быть, объяснив один из путей, на котором возможно возрождение отечественного кино.
Приглядитесь к тому, что отталкивает, что кажется недостойным нашего внимания, низким и неинтересным. Преодолейте брезгливость. Ищите на земле. Ройтесь в киноархивах. Обратите внимание на сады скорп...
Нет, это черт знает что, а не название!
Лаврентьев С. Пески варана // Искусство кино. 1992. № 1.