То, что Хамдамов рисует, я обнаружил случайно. Он сидел на последней парте, как всегда с опущенной головой, скрытой под снопом черных волос. Я рассказывал Чухраю свой ненаписанный еще сценарий про двух борцов-тяжеловесов, приехавших из Грузии на соревнования в провинциальный русский городок. Врал безбожно, вешал лапшу на уши Чухраю. Сценарий давно надо было написать. Чухрай разругал меня в пух и прах: «Лентяй, рассказчик хренов, Джамбул, Гомер. Садись и пиши». Обескураженный, я сел и через минуту получил листок с карандашным рисунком. Ночь. Гостиничный номер. На узких кроватях лежат два толстенных грузинских борца. Одному из них девушка Соня ставит на спину медицинские банки. Рисунок поразил меня. На пустой бутылке вина, брошенной у кровати, виднелась наклейка с грузинской надписью «самтрест кахетинское вино номер восемь». Я спросил: «Ты знаешь грузинский? и получил ответ: «Нет, я помню шрифт на наклейках». Мы подружились. Вдохновленный иллюстрацией моих бредовых видений, я написал свой первый в жизни сценарий. Потом я полюбил его «мнимую сестру» Ларису Умарову, она приехала из Ташкента сдавать во ВГИК на актерский факультет. Полюбил знаменитую квартиру на Герцена, описанную во множестве статей о Рустаме, куда наведывались все артистические диссиденты Москвы, куда приходили телеграммы от Антониони, Феллини, Гуэрра, где мыла полы польская графиня Тышкевич и куда заглядывали под видом проверки электросчетчиков робкие юноши из КГБ. Эту квартиру, бывший винный подвал Ивана Грозного, снял я для «мнимой сестры» Ларисы. Но получилось так, что в ней поселился Хамдамов, и она превратилась в нечто вроде «Ротонды» ‹…› Было много почтальонов. Одна из них, Наташа Лебле, снималась в «Нечаянных радостях» вместе со знаменитой Леной Соловей. Сама стала знаменитой. Вся детективная история прерванных съемок «Нечаянных радостей» происходила на моих глазах. Было ощущение, что ядовитые змеи и тарантулы набросились на Хамдамова-режиссера. ‹…› Говорили: «Сизов простил, что ты снимаешь не по сценарию. Просит написать хотя бы на одном листке план того, что будешь снимать, и он разрешит закончить фильм». Хамдамов не выполнил просьбу Сизова. Уехал в Ташкент, спрятался у мамы, шил фантастические платья двенадцатилетней своей племяннице — та мгновенно превратилась в супермодель ташкентского квартала. Как Льюис Кэрролл для маленькой Алисы сочинил Зазеркалье, так Рустам Хамдамов, бросив все бумажные бои с невидимками, ушел в свою радость, свое Зазеркалье. Думаю, на вид не особо мускулистый, он сильнее десяти Шварценеггеров. Написать один листок он не нашел сил, но в этом его недюжинная сила. Секунду подумайте, и вы согласитесь. Картины, рисунки, графика, этюды, незаконченные наброски Хамдамова, разбросанные по всей квартире на Герцена, делали порядочных людей клептоманами. Шедевры воровали рулонами, их просовывали в форточки, их запихивали за пазуху. ‹…› Он часто приезжал ко мне в Тбилиси, и мой дом переставал принадлежать мне. ‹…› В эти дня я приступал к съемкам фильма «Кувшин». След присутствия Рустама я нахожу во многом. В мгновение он излечил меня от традиционализма. Я искал героиню, старую кахетинку, среди женщин маленьких, чернявых, сожженных солнцем виноградников. Однажды я принес с киностудии гору фотографий и рассматривал их. «Вот», — сказал подошедший Рустам, указав на толстенную мучную женщину. «Стронцо, — сказал я, научившийся ругаться от княгини. — Кахетинка не может быть бледнолицей». Рустам молча смотрел на некую имеретинку Генриету Лежава. Потом отошел от стола. Вечером я был в доме Генриеты Лежава, угощавшей меня фантастическим хачапури. Она прекрасно сыграла в «Кувшине», и никто никогда не сказал мне: «Где ты видел таких кахетинок?» Не умеющий плавать Хамдамов научил плавать многих. Он странный фантом. Он заряжен энергией, как шаровая молния, которая, тихо разбрасывая искры, плывет по туманному лесу. Наткнувшись на случайного путника, она не убивает — она проходит через его тело, заряжает, выходит сквозь ступни ног, чуть опалив их. Я наблюдал на многих этот эффект шаровой молнии. Сейчас поднимается волна «культа личности» Рустама Хамдамова. Пьедестал гениев пустует. Нет Тарковского, нет Параджанова. Вспомнили автора, не снявшего ни одного фильма. В действительности есть странный послужной список: короткометражка «В горах мое сердце», четыре коробки дублей «Нечаянных радостей», арестованная французским продюсером «Анна Карамазофф». Тридцать лет скрывавшийся по подвалам, за узбекской ширмой маминой квартиры, а сегодня — в парижском сумрачном доме у Нотр Дам, автор вызывается на сцену для возложения на голову лаврового венка. Автор не хочет этого. У автора замечательно прожитая жизнь. ‹…› Недавно я посмотрел по телевизору остатки убитого фильма «Нечаянные радости» (убитого и Госкино, и автором). Я обомлел. Это было гениально. Так никто никогда не снимал.
Квирикадзе И. Голографический портрет Рустама Хамдамова // Сеанс. № 9. 1994.