В стилистике фильма «Три жизни» ощущается заметное влияние прозы, что выражается не только в сохранении сюжетной канвы, но и в повествовательной манере самого кинопроизведения.
Подчас изображение в фильме служит лишь иллюстрацией титров. Так, режиссерская характеристика одного из главных героев кинопроизведения Бахвы Пулава дана путем показа титров, в то время, как на экране мы видим Бахву.
Примеры:
Изображение: Идет Бахва.
Надпись: Видел он, чувствовал, понимал, что нужно только изловчиться. Угадать.
Изображение: Бахва идет по берегу моря.
Надпись: И тогда... то золото, что так щедро сыплет луна на морские волны, может очутиться в его карманах.
Изображение: Бахва идет по берегу моря.
Надпись: Человека этого зовут Бахва Пулава.
Таким образом, в характеристике Бахвы режиссеру больше помогает слово, чем действенное киноизображение.
В фильме есть моменты, где действенное изображение сопровождается надписями, высказывающими авторскую мысль относительно данной ситуации.
Для примера приведем эпизод переправы контрабанды Иеремией Царба.
Надпись: Закатывается луна. Тонкая игла прожектора пронизывает темноту.
Изображение: Луч прожектора.
Надпись: Ищет, не замечая кого-то, притаившегося.
Изображение: Луч прожектора. Иеремия прижимается к стене.
Надпись: И убегает в сторону, мрак торжествует.
Изображение: Иеремия бежит.
Надпись: Темные дела рождает тьма.
Изображение: Из лодки переносят контрабанду. Иеремия подает контрабандистам какой-то знак.
Надпись: Но сильна в людях страсть к легкой наживе.
Изображение: Перестрелка, выбегают солдаты и т. д...
Как видно из этого эпизода, хотя изображение передает весьма напряженную обстановку, тем не менее, оно служит всего лишь иллюстрацией к надписям. Автор словно чувствует действенную недостаточность изображения и с помощью предпосланных титров поясняет назревающую ситуацию. Надписи в фильме «Три жизни» исполняют активную и ведущую роль, поэтому изображение воспринимается как дополнение к ним.
Текст надписей, составленный, очевидно, самим Перестиани, носит прозаический характер и решен в описательной манере. В диалогах превалирует повествовательный тон. Кроме того, титры фильма, вступая в непосредственный контакт со зрителем, как бы помогают автору, находящемуся за кадром, обратиться к залу.
Так, когда Иеремия Царба и его дружки прокрадываются в дом Бахвы, чтобы похитить Эсму, надписи и изображение выглядят следующим образом:
Изображение: Бахва ложится на тахту.
Надпись: А беда была так близка.
Изображение: Эсма укрывает спящего Бахву покрывалом. Иеремия и его дружки залезают на балкон. Лает собака. Ножом открывают окно и перелезают через него.
Надпись: Попробуем войти за ними (обращается к зрителю режиссер).
Изображение: На экране макет дома со снятой крышей. Демонстрируется расположение комнат Бахвы.
Надпись: Вот вам весь дом.
Изображение: Спящая Эсма. Иеремия с дружками входят в комнату.
Надпись: Бахва, проснись! (Обращается режиссёр к нему) и т. д.
Таким образом, в создании художественных образов и целого ряда ситуаций помогает описательный текст прозы, от которого зависит изобразительная сторона фильма.
В отличие от первоисточника, в фильме сравнительно упрощены художественные образы, в особенности образ Иеремии Царба.
В фильме Иеремия воплощает в себе всевозможные черты — безнравственности — похотливость, душевную нечистоплотность, взяточничество, бандитизм и т. д. Он задуман отрицательным персонажем, лишенным моральной чистоты с самого начала и до конца своей жизни.
В фильме с особой силой подчеркнута его плотоядность, прекрасно воспроизведенная исполнителем роли Дмитрием Кипиани. ‹…›
По своему жанру фильм «Три жизни» представляет собой драму. Но несмотря на мелодраматическую любовную коллизию, антагонизм между чиновной аристократией и буржуазией вырисовывается вполне четко. ‹…›
Как грузинская, так и русская пресса дали фильму «Три жизни» положительную оценку. Особой популярностью он пользовался в Грузии. Популярными стали и актеры, снимавшиеся в нем: Нато Вачнадзе, Дмитрий Кипиани, Тамара Болквадзе, Михаил Геловани, Котэ Микаберидзе и др.
Через определенное время зритель вновь встретился с тем же актерским составом в следующем фильме И. Перестиани «Дело Тариэла Мклавадзе», поставленном по одноименному рассказу Э. Ниношвили.
В мемуарах И. Перестиани пишет, что сценарий фильма принадлежал Шалве Дадиани. По неизвестной причине в новых титрах не значится авторство Ш. Дадиани.
Рассказ и кинопроизведение отличаются по своей форме. Архитектоника фильма построена в виде следствия: на экране воспроизведены показания свидетелей.
Здесь так же, как и в «Трех жизнях», экранное изображение читается как иллюстрация к надписям. Ведущим художественным фактором по-прежнему остается слово, и авторы, как и раньше, устанавливают контакт со зрителем посредством надписей, пытаясь таким образом втянуть зрителей в действие фильма. С первых же кадров идет беседа со зрителем: «Теперь рассмотрим это дело. Сегодня ты, зритель немого кинематографа, впервые заговоришь. Заговоришь как судья совести» и т. д.
В зале суда появляется отец Тариэла Мклавадзе. Он вспоминает детство сына. На экране чередуются кадры, изображающие рождение, детство и юность Тариэла. О формировании психики и характера Тариэла режиссер сообщает нам с помощью иронических надписей.
Так же иронично охарактеризован автором фильма друг Тариэла Мклавадзе: «Второй свидетель преступления, ближайший друг убитого князя (одного поля ягоды) Датико, повсеместный тип мошенника», — пишет автор.
Текст надписей создан специально для кинопроизведения, в нем нет ничего общего с ниношвилевским подлинником.
Для характеристики героя И. Перестиани использует на экране вместо многозначной детали несколько однозначных. Например, когда он хочет показать бедность, в которой про ходило детство Спиридона, и его жажду учиться, он демонстрирует несколько эпизодов: Спиридон в драной одежде работает в поле; босой, согнувшись, он тащит колоссальную вязанку кукурузы; Спиридон колет дрова и читает прислоненную к стенке книгу, освещенную лунным светом.
Эти несколько эпизодов с малым количеством кадров способствуют созданию одного образа, в данном случае — убогого детства Спиридона. ‹…›
Перестиани мог бы обойтись одним конкретным эпизодом, показывающим бедность, решив таким образом художественную задачу обобщенно и значительно. Но режиссер применяет противоположный метод. Короткими, быстро сменяющимися кадрами, он как бы на одном дыхании рассказывает несколько однозначных историй. Этот прием был заимствован из прозы, в частности, из тех отступлений, где автор повествует о детстве и других моментах биографии героя.
Амирэджиби Н. На заре грузинского кино. Тбилиси: Хеловнеба. 1978.