Новую картину я поставил по роману Георгия Церетели «Первый шаг». Сокращенный пересказ этой вещи на русском языке сделан Хохановым и находится в книге этого автора «Очерки по истории грузинской литературы», изданной еще до революции. Книга воссоздает облик той Грузии, которую я в своих мыслях называю «шаляпинской». ‹…›

В пересказе Хоханова передан с достаточной полнотой основной сюжет произведения, дававший возможность понять и обрисовать характеры. Кроме того, само имя героя Бахва Пулава (пули — деньги) как бы являлось ключом к раскрытию главного образа. Затем я ввел на ходу в картину несуществующий в романе образ еврея Мейера, имевшего большое значение для раскрытия идеи фильма и для его успеха. ‹…›

Мы выехали в Поти и очень быстро приступили к съемкам. Первая из них происходила на товарной станции железной дороги и изображала первые шаги Пулавы, продающего кукурузу в Румынию. Заняты в ней были я в роли капитана парохода, наш директор-распорядитель Гогитидзе в роли румынского купца и Геловани в роли Пахви. Сняв сценку у склада, мы перешли к товарным вагонам.

В какую-то свободную минуту мой администратор, впоследствии кинорежиссер, Шакро Беришвили отвел меня в сторонку

— Нельзя ли, Иван Николаевич, мне подработать в каком-нибудь- эпизоде?

Я посмотрел на него.

— Хотите сейчас? Тут можно подсунуть маклера. Этакого грузинского еврея.

— Шляпентоха?

— Вот-вот.

Когда Шакро через полчаса появился переодетым и подгримированным на скорую руку, я помню, что его облик мне очень понравился.

Эту съемку мы закончили в ближайшие четверть часа, а затем потянулись рабочие дни. Как-то накануне съемки очередного объекта, палубы парохода, я, беседуя утром с Шакро по делам административным, вспомнил его роль и, к его удовольствию, предложил:

— Если хотите, оденьтесь и вы.

Вот так в картине появилась органически вошедшая в нее, талантливо сыгранная роль еврея Мейера, на которого в романе нет даже намека.

Вот что значит для режиссера актер. Я бы не взялся ни на каких: основаниях доказывать закономерность моего поступка ни по отношению к автору, ни по линии творческой. Но необычность этого случая и результат его таковы, что стоит как мне кажется, рассказать о нем.

Оплатили мы роль «как непредвиденные расходы». ‹…›

Успех «Трех жизней» вообще был чрезвычайно велик, но что было воистину изумительно: не было ни одного зрителя из числа многих встречавшихся мне, ни одного, который не отметил бы Беришвили — Мейера. А между тем он выступал с небольшой ролью среди таких сильных исполнителей, как Ната Вачнадзе, Михаил Геловани и Дмитрий Кипиани, успех которых был очень велик.

Честь «открытия» Кипиани также принадлежит моей жене Люси Андреевне и также произошла в цирке. Я очень долго отыскивал подходящего актера для этой роли. И вот как-то в антракте Люси Андреевна, с которой мы были в цирке, вышла в буфет курить. Вернувшись, она мне сказала:

— Я нашла тебе Царбу. Такого, о котором ты говорил.

— Кто? Где?

— Сейчас покажу.

И вот среди идущей после звонка на места публики она указала мне Кипиани. Я ахнул. Одетый в черкеску с кинжалом, с папахой на голове, статный, красивый, — это был точно тот Царба, каким я себе представлял героя «Трех жизней».

Интересно, что в буфете Кипиани, обратив внимание на Люси Андреевну, повел себя точно по линии Царбы, что и дало ей повод указать мне на него. Образ своего прототипа Кипиани создал бездумно. В этом отношении он ни секунды не был актером. Все его поступки на экране были самой жизнью.

Перестиани И. 75 лет жизни в искусстве. М.: Искусство. 1962.