Я много работал. Закончил в ателье «Биофильма» свои гурзуфские картины и поставил заново новые: «Любовь, ненависть, смерть». Из гурзуфских выпустил «Еву», «Черноморского матроса», «Когда цветет сирень».
«Черноморский матрос» был кинофильмом комедийно-приключенческого жанра. Сценарий был написан мною случайно. В дни нашей гурзуфской работы на курорт прибыл «знаменитый черноморский богатырь, геркулес, атлет, борец и чемпион Стецюра», выступивший перед курортной публикой с богатырским репертуаром — гирями, разрыванием веревок и даже цепей. Все это было проделано с ловкостью, весьма похожей на подлинную силу. ‹…› Не говоря уже о матросской форме, в которой он работал, он обладал приятной наружностью и очень привлекательной улыбкой. И я, смотря на него в качестве зрителя, вдруг пришел к мысли использовать его в роли героя, охраняющего границы родины. После представления я познакомился с ним, и в течение часа мы договорились о его участии в будущей картине с применением в нескольких случаях, связанных с развитием роли, образцов геркулесовской силы Стецюры.
Мы сидели за столиком гурзуфского ресторана, и я рассказывал о предстоящих задачах. Стецюра, улыбаясь и покачивая головой, небрежно меня успокаивал:
— Только всего? Хм. Це мини бай дуже! Чеп? Можно и чей! И плаваю и мыряю. Двоих? Хэ-э, и троих подыму. Во! Пощупайтэ.
Он согнул руку и подвинул ее ко мне. Действительно, я почувствовал под пальцами камни.
Я был восхищен найденным кладом и, заручившись согласием нашего директора производства С. Замойского, заключил со Стецюрой договор. Это была картина сверх плана, что устраивало вполне Замойского. Ровно через неделю я приступил к съемкам. Подгримированный Стецюра, с красивыми, чуть лукавыми глазами, очень всем понравился. ‹…›
И вот я снимаю. Все идет как по маслу.
‹…› ...мы разыгрывали сцену, когда злодей, одолев хитростью Стецюру, вяжет его с помощью своих сообщников. Операцию эту с большим мастерством выполнил польский актер, скрутив матросу руки, что называется, «на совесть». Я спокойно наблюдал эту операцию, остановив камеру. Следующая сцена должна была показать, как могучий моряк, убедившись, что враги ушли, рвет свои путы и вновь выслеживает злодея.
Бедный Стецюра! Он побагровел, веревки впились в тело, но разорвать он их не мог. «Основной злодей», сидя в тени с папиросой в зубах, ядовито улыбался, что, видимо, злило моего героя и прибавляло ему силы. Но увы... веревки не поддавались.
— Что же это, милый друг? сказал я Стецюре. — На эстраде вы рвали цепи и веревки толще этих.
Он сидел на траве злой и сконфуженный и, слушая меня, все время пытался освободиться от уз.
— З-ззз — сказал он, скрипнув зубами. — Як я бачу вы чоловик без понятия. Там же заготовка.
Я молча достал из кармана нож и надрезал веревку в нескольких местах продольными линиями.
— Год, будэ, довольно, — приговаривал Стецюра.
— Начали! скомандовал я через минуту. Стецюра поднатужился, разорвал путы и вскочил на ноги.
Справедливость требует сказать, что разрывы, которые мы тщательно осмотрели, невзирая на подготовку были таковы, что всем нам стало ясно, какой по-настоящему огромной силой обладает наш герой.
«Злодей» — польский актер, человек подлинной культуры, также осмотрел веревки, покачал головой, улыбнулся весьма приветливо Стецюре, подошел к нему и дружески пожал матросу руку:
— Браво, браво!
Рукопожатие Стецюры, очевидно, было также «дружеское». «Злодей», отойдя от матроса, долго растирал руку и делал движения пальцами, желая восстановить кровообращение. ‹…›
Шел 1918 год. Время было смутное. События были грандиозны, поступь революции была тяжелой. ‹…› Мы, киноработники тех дней, переживали такое же смятение чувств, как и все. ‹…›
Покойный ныне режиссер Борис Чайковский, художник Сережа Кузнецов и я оставались в брошенном хозяевами ателье А. А. Ханжонкова и, стараясь предохранить дело и кадры от развала, продолжали кое-как работать.
Я, например, сумел поставить в очень трудных условиях фильмы «Два гусара», «За что» по Л. Толстому), «Анну на шее», «№ 37 каторжной тюрьмы», «Честное слово», «Сестру декабриста», «В дни грозы».
К сожалению, все эти картины исчезли. ‹…›
В «№ 37 каторжной тюрьмы» (мой сценарий) показывался человек, посидевший долгие годы в тюрьме. Выпущенный из тюрьмы, он приходит домой, а дома нет. На его месте стоит новое трехэтажное здание. Он начинает поиски семьи и находит дочь работающей в кафе, хозяин которого темный делец. Чтобы спасти дочь из лап этого темного дельца, отец в конце концов его убивает. Отца играл я, актер Полевой — темного дельца, а дочь — Н. Волохова.
Фильм «Честное слово» тоже я ставил по своему сценарию. Его содержание: всякий человек должен быть честным. Три студента приехали в Москву Один из них совершил неблаговидный поступок, и они дали честное слово никому об этом не рассказывать. А затем появляется женщина, и назревает конфликт. И слово нарушается.
Я помню еще, что мой сценарий «Сестра декабриста» был принят Кинокомитетом с большой похвалой. Начинался он с бала, на котором и арестовывают одного из декабристов. У него остаются сестра и жена. И вот сестра и жена ищут возможности освободить его. Сестру принимает Николай I, и она покушается его убить. Актер Полевой играл Николая I, сестру Лидия Шаляпина, жену — Т. М. Максимова.
Интересно вспомнить, что все те сценарии, которые, правда, очень и очень наивно, были посвящены революционным темам, категорически отвергались сценарным отделом Кинокомитета.
‹…› ...я совершенно не помню содержание моего агитфильма — «В дни борьбы». Помню только, что у меня в этой картине снимался молодой студент Всеволод Пудовкин и что по окончании одной из его съемок я заметил вслух:
— Вот из этого получится толк.
Перестиани И. 75 лет жизни в искусстве. М.: Искусство, 1962.