«Повеяло Бонапартом в моей стране», — так в мае 1917-го писала о Керенском Цветаева. Видимо, именно ее стихотворению министр юстиции первого Временного правительства обязан монтажной фразе Сергея Эйзенштейна в «Октябре». Его Керенский — фигляр, жулик, имитатор в галифе — будто только слез с лошади или, наоборот, готовится ускакать прочь. Он метит в наполеоны, но проявляет слабость, когда доходит до реальных действий. Керенского у Эйзенштейна, а вслед за ним и во всей советской кинематографии, определяет статика — скупость движений, заученный пластический сценарий, выйти за который он не в состоянии. Керенский на экране — это рука за спиной, пружинящая походка автомата и обиженные взгляды исподлобья. На заседании Эйзенштейн снимает его откуда-то сверху — как ребенка отчитывает. Во время бегства — снизу, что придает образу диктатора комический эффект. Керенский играет, тоже по-детски.
О детстве стоит вспомнить особо. Дело в том, что на экранное соперничество с Лениным Керенского обрекла сама судьба — не только из-за действительного противостояния Петроградского Совета и Временного правительства летом 1917-го. Оба политика были родом из Симбирска — отцы Ульянова и Керенского работали в системе образования, и именно Федор Керенский влепил будущему вождю большевиков единственную четверку в гимназическом аттестате. В кино уже Ленин и партия большевиков экзаменуют незадачливого гимназиста Керенского, и тот проваливается.
Накрахмаленной формальности законника Керенского в отутюженном френче и высоких «английских» ботинках и перчатках на экране неизбежно противостоит жовиальная изменчивость Ленина, который легко меняет внешность и витийствует на броневике. Для советского кино было важно,
что Керенский — соперник жалкий, обреченный на поражение. Он инфицирован слабостью (отсюда и легенда, правда, не кинематографическая, о бегстве в женском платье). Для Ромма в «Ленине в Октябре» он актер и позер, который любит выступать, для Сергея Бондарчука в «Красных колоколах» — банальный обманщик. Керенский в исполнении Богдана Ступки буквально вводит в заблуждение коллег по кабинету, чтобы скрыться из окруженного Зимнего дворца на автомобиле с американским флажком. И Эйзенштейн, и Бондарчук считают важным показать этот посольский флажок крупным планом. Занять место в чужой машине — это последняя афера Керенского.
Крушение СССР и последовавший на ним пересмотр истории не особенно повлияли на восприятие фигуры Керенского. Идеологические фильтры менялись, но сам герой оставался неудачником и беглецом. Разве что теперь ему вменяли в вину другие грехи: у Глеба Панфилова («Романовы. Венценосная семья») Михаил Ефремов играет министра как молодого политикана с благими намерениями. Он толкает к расстрелу царскую семью, предварительно пообещав бывшему императору безопасность. В «Адмирале» (там роль министра исполняет возрастной Виктор Вержбицкий) появляется, чтобы, отвернувшись к окну, принять отставку Александра Колчака, который упрекает его в попустительстве анархии, имея в виду губительную для войск «демократизацию армии».
В своих мемуарах Керенский описывал октябрь 1917-го как время, когда он оказался между молотом «корниловцев» (генерал Корнилов обещал повесить на первом столбе Ленина, а на втором — его) и наковальней большевиков. Спустя век после революции можно констатировать: положение министра-председателя Временного правительства на экране не изменилось. У него один выход — бежать.