«Октябрь»
Фильм «Октябрь», поставленный Эйзенштейном по заказу правительства к 10-летней годовщине Октябрьской революции, вызвал самые противоречивые отклики как среди зрителей и критиков, так и у представителей власти. Связано это с тем, что с какой стороны ни посмотри, фильм никоим образом не предполагает однозначного прочтения. Картина сложная, многоуровневая. Споры вокруг нее не утихают до сих пор.
Эйзенштейн, видевший одной из главных задач искусства воздействие на зрителя, в «Октябре» пошел одновременно по двум направлениям. Для того чтобы воздействовать на разум зрителя, режиссер реализовал в фильме метод так называемого «интеллектуального кино». Этот метод подразумевал возможность передать понятие или даже умозаключение путем монтажа кадров, которые могли бы быть «прочитаны» зрителем достаточно однозначно... Фильм насыщен удивительными и оригинальными решениями, сделанными Сергеем Эйзенштейном в этом ключе, причем при помощи этого приема организованы не только отдельные сочетания кадров (самые известные из них — монтаж игры на арфе и балалайке, совмещенные соответственно с выступлениями меньшевиков и эсеров), но иногда решены целые сцены и эпизоды. Так, после титра «Февраль» на первых минутах фильма, будто сама собой разваливается статуя царя Александра III, а через полчаса в эпизоде защиты Петрограда от генерала Корнилова идут кадры военных наград, медалей и эполетов и, наконец, после титра «ура!» статуя царя появляется вновь, теперь собираясь на наших глазах из обломков.
Для воздействия на сферу чувств Эйзенштейн организовал драматургию фильма таким образом, что революция и свержение власти временного правительства воспринимается как обладание мужчиной женщиной. Заставив Эрос служить драматургическим целям, Эйзенштейн придал каждому историческому событию своеобразную окраску. Так, например, женский батальон, вызванный оборонять Зимний дворец, расположившись в царских покоях в ожидании наступления революционеров, раздевается до нижнего белья. Это отмечал В. Шкловский еще в 1927 году, подчеркнув, что «смысловой материал вещи — томление»[1]. Философия пола, экстраполированная на проблематику картины, нашла свое воплощение как в пространственном решении мизансцен (солдаты плотной толпой несутся по узким коридорам Зимнего дворца), так и в изображении крупных планов вздымающихся орудий (классический кадр, где строчащий пулемет расположен прямо на причинном месте скульптуры атланта, стоящего на заднем плане). По словам Ю. Цивьяна, «Октябрь» — это фильм, «овеществляющий старинную литературную метафору любви как осады и штурма»[2]. Этот прием реализован через весь фильм, где-то становясь откровенно очевидным, а во многих сценах работая завуалированно с большим расчетом на подсознание зрителя.
Монтаж — главное понятие в кинотеории Сергея Эйзенштейна — всегда вырастает из конфликта, из столкновения. Это может быть столкновение тонов, объемов, масс, направлений движения и всего чего угодно... В «Октябре» в самом общем виде главный конфликт выражен через столкновение движения и статики. Активность, динамика и энергия революции сталкивается с неподвижностью всех атрибутов «старого мира».
Масса людей, показанная в кадре, представляет собой в начале фильма колышущееся броуновское движение поднятых кос или ружей. Это бурлящее кипение жизни, которое еще не определилось, не нашло своего русла, не проявило себя. По ходу развития фильма, бегущие толпы людей будут приобретать все более организованное изображение. От тяжелой поступи революции по коридорам Зимнего дворца зазвенит хрусталь в люстрах... Вырывающийся из свистка паровоза дым станет идеальным образом безудержной, кричащей энергии революции... На другом смысловом полюсе фильма — застывший в своем тяжеловесном великолепии и неизменности установленный порядок царской России...
Все, что является частью этого мира, неподвижно и монументально или стремится к статуарности, хочет остановиться и замереть...
Пока на улицах кипит революционная жизнь, члены временного правительства буквально застывают на своих креслах в зале Зимнего дворца в ожидании неизбежного. Финальное разрешение этого конфликта динамики и статики завершится абсолютной победой движения, данной в едином кадре: ребенок хохочет и прыгает, сидя на царском троне. На монументальной величественной недвижной реликвии беснуется подобно пламени костра молодое, активное, но еще совсем несознательное существо...
Но «Октябрь» вошел в историю кино не только изощренностью и смелостью своих формальных решений. Этот фильм стал, возможно, самым известным примером мифологизации исторических событий. Кадры взятия Зимнего дворца, с висящим на решетке матросом, многими современниками были восприняты как действительная хроника исторических событий.
Но и сам этот миф вырос не на пустом месте. Дело в том, что Эйзенштейн видел взятие Зимнего... Правда не в октябре 1917 года, а в 1920 году — это была масштабная многотысячная постановка-перфоманс, срежиссированная одним из ведущих театральных деятелей начала века, режиссером-новатором — Николаем Евреиновым. Октябрьская революция начала обрастать мифами сразу после ее совершения, в том числе с прямой подачи властей, так как главное историческое событие нового мира не могло быть прозаическим и обыденным.
В самое яркое десятилетие отечественного кино сила искусства заменила собой правду жизни, факт переплавлялся в образ, Октябрьский переворот оставался в памяти «Октябрем» С. Эйзенштейна.
Примечания
«Ленин в Октябре»
В фильме Ромма зритель впервые видит Ленина таким — спящим на матрасе, подложив себе под голову книги; неутомимым, нетерпеливым, смешным — и живым. Ленин крадется по улицам Петрограда с повязкой на лице и собирает слухи о себе:
«Они говорят — рыжий да рябой. А я думаю, не может быть.
Думаю, он такой... головастый. Большой!». Ленин — это фантазия, эйдос, он вездесущ. Разумеется для того, чтобы создать этого Ленина, одного актёрского обаяния Бориса Щукина было недостаточно.
Ромм разыгрывает своего Ленина, как изящную шахматную партию с заданным, как будто естественным исходом. Подпольное революционное сопротивление, поначалу не выказанное прямо, оборачивается штурмом Зимнего дворца. И Ленин, весь фильм скрывавшийся в чужой квартире, ставит свой шах и мат.
Это явление миру революции и вождя и становится финалом фильма. Последний кадр напоминает плакат, правая рука Ленина
в указующем жесте вскинута вверх, за спиной стоит Сталин.