<...> фильм — «Ленин в 1918 году» (1939) начинался с изображения карты Советской России. Она сжималась, как шагреневая кожа, под натиском белогвардейских и иностранных полчищ. Голод, хозяйственная разруха, заговоры эсеров и зарубежных агентур — в этой сложнейшей обстановке делала Советская власть свои первые шаги. Но та же нота счастливой уверенности в неизбежной конечной победе, которая с такой силой звучала в фильме «Ленин в Октябре», сохранялась Щукиным и в этой картине. Исполнение артиста стало здесь более зрелым и проникновенным. В нем появились новые краски.
Ленин — сочувствующий, внимательный, молча гладящий девочку по головке, выслушивающий ее наивный и горестный рассказ о мамке, что померла с голоду, и Ленин — гневный, требующий от Дзержинского немедленно расстрелять спекулянтов хлебом. Контрасты, переходы настроений проигрывались актером мастерски. Режиссер и актер сложно, разнообразно рисуют характер Ильича. Его задор бойца в сцене выступления на заводе Михельсона, когда он почти с удовольствием читает вражескую записку: «Шкуры ваши натянем на барабан» — он и не ждал от врага ничего другого, он готов к борьбе. И гневное движение, с которым он поворачивается к стреляющей в него Каплан, и мальчишеский азарт, с которым он прячет от доктора книги, и веселый гнев, с которым он распекает старого большевика Полякова за упущения по службе.
В фильме «Ленин в 1918 году» проявляются и те представления о взаимоотношениях народа и вождя, революции и интеллигенции, те концепции пролетарского гуманизма, которые все сильнее начали проступать в конце 30-х годов. В этом смысле знаменательны почти все прямые идеологические споры в фильме.
В начале картины Горький приходит к Владимиру Ильичу просить за арестованного профессора Баташова. Он ручается за его честность и лояльность. Ленин хмурится, пишет записочку Феликсу Эдмундовичу, и тут же «очень осторожно, как бы боясь прикоснуться к больному месту», говорит: «Но вообще, Алексей Максимович, мне хотелось бы сказать вам вот что... Вы делаете — огромное дело, а все эти „бывшие“ только путаются у вас под ногами. Вот что я хотел вам сказать». <...>
Быть может, одной из самых сильных сцен фильма, где во всей мощи проявился режиссерский темперамент Ромма и изобразительное мастерство оператора Волчека, явилась сцена покушения на Ленина. Ликующая толпа провожает Ленина после митинга. Пустынный заводской двор. Черная фигура Каплан, отделяющаяся от стены, сухие хлопки выстрелов и медленно оседающее тело Владимира Ильича. А затем камера взмывает вверх и панорамирует застывшую в глубокой скорби толпу рабочих, море сгорбленных спин, голов, резко очерченный круг в середине, где Ленин на руках у Василия и шофера. Затем медленно выезжающая со двора машина, и скорбь, переходящая в ярость, через двор ведут Фанни Каплан. Кольцо рабочих вокруг нее, удерживающее толпу, и руки, стремящиеся достать, ударить, разорвать... Вот кому-то удалось схватить ее за волосы, рвануть, и растерзанную, страшную террористку
тащат дальше. Сцена обрывается, она эмоционально не разрешена, — ведь зрителю хочется видеть здесь, немедленно расправу над преступницей, хочется возмездия. Преступление требовало наказания. Но оно оставалось за кадром. Однако идеологический итог этого эпизода подводится в картине, когда раненый Ленин обращается к Горькому: «Вот вам и решение нашего спора, Алексей Максимович! Нет, мы не были суровы... — Он переводит дыхание. — Вот и мне досталось от интеллигенции... пуля!» Надо отметить, что во второй редакции фильма, сделанной в 1957 году, были купированы некоторые сцены, акцентирующие тему предательства в партийной среде, такие, как эпизод с Бухариным, где он выступает участником заговора против Ленина, указывает Василию заведомо ложную дорогу, и Василий не успевает на завод Михельсона, не успевает предотвратить покушение. Однако не эти сюжетные линии определяли общую атмосферу фильма. Главным в нем оставался образ Ленина <...>.
Ханютин Ю. Художественное кино второй половины 30-х годов // История советского кино. 1917–1967: В 4 т. Т. 2. М.: Искусство, 1973.