Двумя своими сценариями («Ветер» и «Сорок первый») Борис Лавренев внес некоторое разнообразие в застоявшуюся рутину агиток на темы гражданской войны. Его сценарии выделяются отсутствием примитивов и плакатных трафаретов, свойственных до сих пор этому жанру советских лент, но в то же время обладают уклоном в индивидуалистический подход к самой эпохе, что, конечно, уже далеко не достоинство. В «Ветре» это только намечалось и искупалось многими другими положительными моментами. В «Сорок первом» это уже очень режет глаза и обесценивает картину.

Смысл ленты — в любви Марютки к Говорухе, но отнюдь не в показе партизанщины на южных фронтах. Первые части — это очень длинная завязка, которая, несомненно, лучше основного содержания фильмы. Любовь же, вернее, борьба между долгом и чувством, происходящая в Марютке, — совсем не воспринимается зрителем в желательном аспекте.

Оба героя — одинаково симпатичны зрителю, и классовое различие девушки и офицера совсем не конкретно и не ощутимо в показе их на необитаемом островке. Оба они одинаково борются, страдают, любят друг друга. Поэтому совсем не мотивированной кажется заключительная трагическая сцена, совершенно иначе воспринимающаяся читателем лавреневского рассказа о «сорок первом».

Далее, лента грешит еще рядом других недостатков, опять-таки идейного порядка: невыявленностью смысла борьбы партизан, оторванностью их от Красной Армии, малой характерностью всего происходящего, безразличным отношением к белогвардейцам и мн. др.

В работе Протазанова сказалась особенно явственно типичная для него черта: аполитичность. Он с одинаковой тщательностью отнесся к обоим социальным лагерям ленты, подал их с одинаковой любовью и симпатией. В результате не получилось контраста, противупоставления, заострения различных чувств зрителя к героям картины. Благодаря этому не выявилась вовсе даже та скромная идейная тенденция, которую давал ленте сценарный материал.

Наш экран // Кино (Л.). 1927. 22 марта.