Гражданскую войну брали панорамой. Борьбу изображали лихорадкой детектива. Людей рисовали приемами лубка и тискали в клише плаката. Лубочные клише, плакат, детектив и панорама повторялись в одних и тех же штампах в десятке лент.
Это надоело. Замызгало материал. Опошлило идеи и сюжеты. А люди гражданской войны вскрыты не были. Социальная и индивидуальная психология не была выявлена, она бралась упрощенно, как готовая, данная схема не только сдабривалась патриотическими эффектами и уж-жасными мелодраматическими аффектами гиньоля. Режиссеры рвали страсти людей в клочья, не наблюдая глубже этих людей. Это в прошлом.
Зрители и художники растут. Сейчас нельзя уже отбояриться тем, чтобы потрафить только благонамеренной схеме и сказать: «теперь дело в шляпе». От художника ждем, чтобы он всмотрелся в людей глубже, наблюдательнее, вскрыл их сложную жизнь и высказал бы свое мировоззрение.
Опыт Я. А. Протазанова сделан во-время. Возврат к неисчерпанным темам гражданской войны на основе вскрытия идейно-психологических сюжетов — оживляет советское кино и может дать зрителю жизнь людей и борьбу, не умершие с оторванными листочками календаря 1917–1922 г.г., а живые в быту еще и сейчас и не кончающиеся завтра.
Сюжет рассказа Б. Лавренева «41-й» говорит о столкновении людей двух миров. Марютка, малограмотная рыбачка, партизанка, убившая четыре десятка офицеров, столкнулась с поручиком Говорухой-Отроком, аристократом, ее злейшим идейным, классовым врагом. В уединении, после боя, на голом острове, на песке, среди моря, между ними расцвела неожиданная любовь. Она потрясла обоих, раскрыла в них всю личную лирику. Оба счастливы и совсем по-новому, для каждого из них. Но вот снова угроза боя. «Хотя сердцу закона нет, но сознание все же определяется бытием».
— Знаешь ли ты, в чем большевистская правда? Моя правда мне дороже тебя.
Говорит любимому «синеглазенькому» Марютка и между фронтами — белым и красным — убивает его.
Режиссер живописал положения, передал фабулу, затронул тему о «правде». Ho, к сожалению, люди еше не вскрыты. Почему?
Потому что в ленте Протазанова неизвестно, кто Марютка и чем определяется ее сознание. То же неизвестно и про поручика. Не вскрыта диалектика их встречи, любви и борьбы. И сам режиссер, не зная близко этих людей, изобразил только внешне их положение, но не душу, жизнь, идеи, мировоззрение. Поэтому растерянно играет Ада Войцик, талантливая молодая артистка, сбивается, снижен поручик Коваль—Самборского (несмотря на то, что артист играет тонко и интересно), нет слабостей и нет «малинового» цвета у Евстрюкова—Штрауха.
И еще потому, что литературный описательный прием теряет свою силу в кино. Режиссер вынужден был отказаться во многом от него. Но своего другого приема рассказывания не дал. Борьба и любовь Марютки и поручика остались пересказанными, они только подразумеваются по фабуле.
Еще мало даны люди и психология. Поэтому неясна тема. Она снижена. Рассказ Лавренева интереснее ленты и тематически сильнее.
Совсем неясно отношение режиссера к тому, что он показывает. К людям и «правде». Он подошел к ним не как автор, несущий сам одну идею, а только как фотограф, живописец, ведущий лишь фабулу и «натуру». Поэтому он ни в чем не убеждает нас.
Трудный и нужный опыт Протазанова еще не удался ему.
Следует ли из этого, что надо отказаться от таких сюжетов? Напротив, из этого опыта еще убедительнее следует, что можно и нужно много и глубоко работать над ними. Что в них очень заинтересованы растущие зрители и художники. Что ленты о гражданской войне не позади, а впереди. В этом заслуга Протазанова.
Херсонский Х. «Сорок первый» // Кино (М.). 1927. 22 марта.