После первой постановки родился замысел фильма о Жанне д’Арк, который, как мне и тогда, и теперь представляется, наиболее полно выражает мое представление о мире, о людях, об обществе, о бытии, причем не о конкретном замкнутом — географически или исторически — пространстве, а о мироздании, о целом. Была задумана программная вещь, в нее укладывалось все — от моего личного опыта до накопленных человечеством раздумий о человеке, о государстве, о любви, о долге, о Боге, об антихристе, наконец.
Это действительно редчайший сюжет, в котором заключено все, что только можно себе вообразить.

Может быть, именно переходный период, который переживала страна на рубеже 60–70-х годов, и заставлял искать подобную глобальную историю — и хронику и предание одновременно, — завязывающую все проблемы в единый узел. ‹…›

С запретом «Жанны» мое увлечение историей было искусственно прервано. Но и в современных картинах такой интерес живет и проявляет себя достаточно последовательно. Кроме того, уже в «Теме» я ощутил предел возможного на современном материале. Спасением оказалась классика.

Панфилов Г. Правда — это импульс, но еще не предмет искусства [Интервью И. Шиловой] // Киноведческие записки. 1991. № 11.