Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Автор: В. Иванова
Поделиться
«Господин режиссер, ведь они все погибнут?»
Александр Аскольдов на кинофестивале в Граце

Один из первых просмотров фильма «Комиссар» был со школьниками лет семнадцати-восемнадцати. Вот что рассказал режиссер:

— В зале была абсолютная тишина, и я не знал, с чего начать. Я попросил ребят ответить мне на такие вопросы: какие эпизоды фильма вызвали у вас теплые чувства? В каком месте фильма вам было особенно грустно? Что вам в картине не понравилось? Встал круглолицый мальчик и сказал: «Мне было очень тепло, когда Ефим утром вышел во двор, было солнце и он начал свой танец. А грустно мне было в конце, когда все эти люди и русская женщина — комиссар шли под черным небом и звучала музыка. Скажите, господин режиссер, ведь они все погибнут?»

Девушка сказала, что она очень волновалась, когда русская женщина рожала. Ей было почти физически больно — и от криков рожающей женщины, и от того, как солдаты вытаскивали пушку из песка и когда на них обрушился водопад исцеляющей влаги. Потом я узнал, рассказал Аскольдов, что родители расспрашивали детей о просмотре, о фильме и сцене родов. Они тоже на встрече расспрашивали меня об этой сцене. Я говорил, что о родах писали многие великие классики — Флобер, Золя, Толстой. Я перечитал горы литературы. И в чем-то это помогло. Я стал ходить по родильным домам. Я хотел показать в фильме этот акт в двух ипостасях — как пласт бытовой и метафорический. Рожает конкретная женщина, но и рождается новая нравственность, надежда на обновление мира.

— Не противоречит ли финал фильма его гуманистическому
пафосу? — спросил один из участников дискуссии.

— Вы спрашиваете, как могла героиня бросить своего сына. Я расскажу о себе и о своей матери. Это было в 1941 году, в октябре, в Москве. Нацисты стояли у порога. Покинутый город. Мама говорит, что ей придется уйти на фронт. Задумайтесь над этим. Она любила меня больше всего на свете. Но моя мать не могла поступить иначе. Это российское качество. Жестоко ко мне, но гуманно по отношению ко всем другим. Так что эта история из жизни пришла.

И потом — в фильме это не мой, это ее, Вавиловой, поступок. Герои поступают сообразно с их характером.

А по поводу финала Аскольдов заметил:

— Я предоставляю каждому, сомневающемуся в финале, две возможности, два варианта. Первый — вот вам ножницы, можете его отрезать. Второй — ступайте на съемочную площадку и снимите свой финал, который был бы апофеозом гуманизма. Вы можете что-либо предложить? ‹…›

— Как возникли в фильме сцена погрома и сцена из будущего?

— В фильме дети копируют жестокость взрослого мира. Жестокость эта порождена и войной, и нежеланием людей понять друг друга — пойти навстречу друг другу, почувствовать чужую боль как свою. Как часто мы возводили нетерпимость в ранг единственной добродетели, а компромисс и сотрудничество объявляли вне закона! Чему же теперь удивляться? На всей земле дети азартно играют в войну. Этому научились у взрослых. Но кто научит детей играть в мир? Эпизод, в котором толпу евреев с желтыми звездами гонят на гибель, в газовые камеры, врывается в фильм действительно из другой эпохи, из времени второй мировой войны. Для меня этот кусок — метафора человеческих страданий, геноцид.

Когда что-то делаешь, не всегда математически рассчитываешь. Только много позднее я нашел связь этого эпизода со своей собственной жизнью. Когда в 1937 году в Киеве арестовали моих родителей (отец погиб, мать потом, перед самой войной, вернулась), я остался один и всем нутром почувствовал, что за мной вот-вот придут. Мне было 5 лет. Я не умел завязывать шнурки на ботинках и открывать английский замок на входной двери. Я встал с постели, оделся, завязал шнурки, подвинул к двери стул, открыл замок и вышел на ночную улицу. Все цвело, пронзительно сладко пахла акация. С тех пор я ненавижу весну. Я пошел по Крещатику, по брусчатке по самому центру улицы, там было светлее. У моих родителей были друзья, большая многодетная еврейская семья.
Эти люди и спрятали меня. А после войны я узнал, что их следы затерялись в Бабьем Яру. Но я вспомнил обо всем этом уже тогда, когда снял картину. И все-таки и боль, и память эта всегда жили во мне.

Герои фильма не знают, что их ждет там, за поворотом судьбы. Но я-то, автор, отчетливо представлял себе их будущее — и Бабий Яр, и Майданек, и Освенцим.

 

Иванова В. Русские идут! // Советская культура. 1989. 1 мая.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera